Владимир Афанасьев - СТОЛлетие

Григорий один из немногих, кто получил образование. Дело своё начал ещё будучи юношей. Открыл в городе большую лавку, где продавал товары староверческих хозяйств. Не только продукты, но и сбруи, сёдла, лопаты, посуду и много других качественных изделий, сделанных руками староверов-мастеров. Потом он передал это дело под контроль родственнику своему, а сам поступил на государеву службу в финансовую контору.

Никогда не ленился, водку не пил, книгами умными увлекался да математикой. Шаг за шагом, и к пятидесяти годам дорос до директора Сибирско-Азиатского банка. Был он очень требовательным, человеком дела. Любил порядок во всём. Многие его боялись, но всё же уважали. Имел Григорий грамоты благодарственные от царя-батюшки, которые в аккурат надо мной и висели. Наверное, за всю историю никто ко мне так не относился: хозяин меня лелеял и за мной следил, никогда горячего не ставил. Даже чернильницу держал в специальном блюдце. Если чернила и разольются, то до меня не достанут.

Размещен был я в кабинете, в окружении красавцев стульев и шкафов. Все выделялись вогнуто-прогнутыми формами с изящной резьбой. Любил наш хозяин изогнутые формы, хотя сам был прямолинейным. В кабинет к себе никого, кроме детей, не пускал. Те, гурьбой, любили залезть под меня и с восторгом рассматривали все узоры. Женщины иногда бранились, боясь какой-нибудь детской пакости, а Григорий, наоборот, хотел, чтобы дети сызмальства привыкали к красивому да в будущем толк в искусстве знали. Мне нравилось их укрывать собою. Сразу ощущалась сила, и появлялось чувство гордости. Иногда даже думал, не дай Бог, конечно, если что-то сверху рухнет, у меня хватит прочности ребят уберечь.

Это были мои первые дни на белом свете в виде стола. Жизнь прекрасна! Банкир часто засиживался до глубокой ночи: ответственность заставляла. Не могу я не упомянуть ещё об одном его качестве – это меценатство.

Не боялся он жертвовать деньги, повторяя: «С собой туда не унесёшь, а помогать Господь велел» или «У гробов карманов нет». Помогал он больницам, и железную дорогу не без его участия строили. Помогал немощным. Зато всяких попрошаек да тунеядцев, что на опохмел копеечку просили, велел гнать со двора поганой метлой.

Несмотря на столь высокий статус, не боялся он за топор, пилу или рубанок взяться. Всё у него в руках играло. Наверное, я зря об этом начал, ведь опять по живому.

В одной из своих поездок в столицу увидал он дверь в терем какой-то. Дверь огромная, двухстворчатая, метра три шириной и, может, шесть высотой. Из прочного дерева, веса тяжеленного, а открывалась та дверь одним пальцем. Была она делом рук каких-то немецких мастеров.

И «заболел» Григорий идеей себе такую дверь установить. Нашёл он одного мастера и взял его с собой в столицу. Кормил, поил за свой счёт. Тот дня два дверь изучал да чертежи делал, а по возращению немедля за работу взялся. Только до конца не достроил – помер. Так, Григорий по тем чертежам сам и завершил дело. А мастера похоронил как положено; деньги, что за работу обещал, все до копеечки вдове отдал.

Нанял он специалистов: ту дверь на петли повесить. Только сам больше остальных и работал. Тогда Григорий и переусердствовал – спину потянул. Два дня от него лекари не отходили, уж думали, что дверь ему теперь и ни к чему. Но крепкое сибирское здоровье не подвело, и через две недели он уже ходил, ни за что не держась.

Не мог банкир нарадоваться той двери. Особенно его приводило в восторг оказанное к ней внимание посторонних. Пришел однажды купец, спросил разрешения замеры сделать. Так Григорий на радостях чуть оригинальный чертёж не отдал, да вовремя спохватился.

Была у него мечта: Сибирь сделать не хуже Питера или Москвы. Чтобы приезжали сюда богачи да деньги свои здесь тратили. Чтобы дороги и города строили, а с ними заводы и фабрики, и чтобы народ богател на земле Сибирской, ведь недра её полны богатств. Почва плодородна, а в лесах полно зверья всякого. Но самое главное – народ. Люди у нас какие хорошие! Мастеровитые, трудолюбивые, умные. В беседах с разными купцами да с миллионщиками Григорий эти достоинства отмечал. Многие соглашались, а некоторые смеялись, говорили, что русского мужика водкой в любое русло направить можно.

Жил Григорий большой мечтой, растил двенадцать душ-детей, смалу прививая им любовь к труду и к России. Верил он, что поднимется Сибирь-матушка. Верил он аж до самого 1917 года, пока не начались брожения, волнения. Пока не начался Красный террор во имя «светлого будущего». Новости были о революции, о вооружённом перевороте во главе с каким-то Лениным, об ополчениях. Всё это происходило где-то далеко в Москве, в Петрограде, и хотелось верить, что никогда не дойдёт до Сибири.