Дмитрий Кононов - Постмортем

Лежа под капельницей, она засыпает. Ей снится Боря Пастернак, стройный и элегантный, с большими умными глазами. Они гуляют в больничном сквере, держась за руки, он читает свои стихи, лучше которых не создал еще человек.

– Рожать или нет – ваше дело, София, и только ваше, – говорит он. – Никто не имеет права ступать на лед вашего личного пространства: провалится, захлебнется, околеет. Только, ей-ей, Сонька, не сиди больше на холоде – жопа одна, а прекрасных весен тебе отпущено еще целых одиннадцать.

– Почему одиннадцать? – спрашивает Сонечка и просыпается от того, что соседка молится в голос.

Соня Дятлова. 21.09.2004

– Ну что ж, переходим к новому участнику нашего лито… Софья Дятлова, верно?

Сонечке шестнадцать лет, она впервые выносит стихи на суд настоящих поэтов. Ведущая – известная в Омске поэтесса Татьяна Борисовна Вознесенская – какая-то там институтская подруга школьной русички, так что волноваться не о чем. Ха, попробовали бы вы не волноваться, ожидая вердикта состоявшихся взрослых авторов! Сонечке вообще-то робость совершенно не свойственна, но ведь любого человека можно застать врасплох. Даже если он знает, куда и к кому идет.

– Верно, – сипит от смущения Сонечка, бросив робкий взгляд на величавую властную даму.

– Расскажите нам о себе, мы с удовольствием с вами познакомимся.

«Мы» – это довольно пестрая компания, собравшаяся за столом в детской библиотеке пятничным вечером. Светловолосая юная татарка с гордо поджатыми губами, расплывшаяся старуха с одышкой и перепачканным дешевой помадой носовым платком, чуть дальше – длинноволосый парень с глазами навыкат и божественно красивыми тонкими пальцами. Еще на пододвинутом диване разместились две смешливые близняшки с одинаковыми блокнотами и волковатого вида битюг в камуфляжной куртке поверх черной рокерской футболки. «Неужели они все поэты?» – думает Сонечка, но пора отвечать.

– Я учусь на филологическом факультете, на пиарщика. На первом курсе. Стихи пишу давно, с детства. Уже очень много написала.

Ведущая благосклонно кивает, милосердно не глядя на смущенную девушку.

– Хорошо, а в каких-нибудь литературных объединениях вы участвовали?

«Никогда не говори в одном лито о другом лито, ты поняла? Они ужасно ревнивы!» – так наставляла ее русичка.

– Нет, – снова сипит Сонечка, отчего-то краснея.

– Хорошо, – довольным голосом повторяет ведущая. – Спасибо, Соня. Я могу называть вас «Соня»? Ну и славно. Прочтите нам что-нибудь, пожалуйста.

– А… что именно? – в горле пересохло, ну что ж такое, теперь только стихи читать.

Ведущая сменила теплую улыбку на снисходительную:

– Например, ваше самое любимое.

«Спасибо, что не лучшее попросила. Тут я под пол провалилась бы».

Сонечке тяжело. Она не глядит по сторонам, но шестым чувством ловит на себе их взгляды. Поэты или нет – сейчас будут слушать и судить. Сонечка с трудом поднимается. С книжной полки на нее смотрит взъерошенный Уитмен. «Помоги мне, добрый дедушка Уолт!» Она читает. Читает свое любимое, месяц назад написанное. Была прохладная ночь в конце августа, и Леха, ее первый мужчина, который на выпускном клялся в вечной любви, оказался изменщиком и лживым ничтожеством. Он думал, что все можно исправить, он звонил, телефон в беззвучном режиме противно ерзал по тумбочке у кровати. Сонечка, не отвечая, вышла на балкон в чем мать родила и с пятого этажа разглядела Леху. Прижимая свой телефон к уху, он стоял во дворе у парковки, жадно вглядывался и просиял, увидев ее. Сонечка в последний раз посмотрела на вибрирующий телефон, Лехин подарок, и швырнула его с балкона, едва не попав бывшему по голове. С громким треском телефон разлетелся на куски. Медленно и сладострастно показав Лехе средний палец, Сонечка ушла к себе.

Она читает. Читает свое любимое, кровью сердца написанное. Улыбаясь старому Уитмену, единственному настоящему поэту в этой комнате, смакует последние строки:

…детских рук аппликации

Выше моей эзотерики.

Пара секунд тишины, кажется, длятся целую вечность.

– Хорошо, – в третий раз произносит ведущая. – Ну, а теперь давайте разберем это стихотворение. Кто хотел бы высказаться? По ритмике, по образности, по рифме… да вообще по художественной гармонии.

Гордая татарка по-школьному вздергивает руку:

– Можно, я? Вообще, конечно, прикольное стихотворение, и звучит классно. Но я не поняла конец. Там про аппликации и эзотерику. На обществознании нам объясняли, что эзотерика – это знания, полученные волшебным путем. Какая связь? Причем тут аппликации, тем более детские? Я не поняла.