Дмитрий Кононов - Постмортем

Поставив локти на столик, я жадно ел шаурму, постепенно, на расстояние одного укуса, освобождая ее от оберточной бумаги и прозрачного пакета. Руки были грязные, помыть негде. Несмотря на мои старания, шаурма протекла снизу, и теплый скверный на вид соус скопился в уголке пакета, свисая, будто бледный гребень дохлого петуха. Я ел и ел шаурму, которая к середине стала казаться бесконечной, пил сахарно-кофейный энергетик с запахом ацетона и глядел в окно, на последних восьмичасовых прохожих. К девяти обширная площадь с двумя автобусными остановками опустеет почти полностью. Есть города, которые никогда не спят. Омск, напротив, редко бодрствует. С билборда на меня со спокойным достоинством смотрела красивая женщина. В руках она держала младенца. Стандартный славянский шрифт, мало-помалу вызывающий у меня идиосинкразию, являл холодной улице оптимистический лозунг: «Сибирью Русь Православная прирастать будет!»

В ларек вошел степенный седоватый мужик с пакетом из супермаркета. Он молча подошел к окошку и положил на блюдце скомканный полтинник. Не глядя на него, продавщица так же молча убрала деньги, отошла куда-то вглубь ларька и через несколько секунд вернулась, поставив на блюдце одноразовый стаканчик, наполненный примерно на треть. Мужик деловито опрокинул содержимое в рот, едва слышно крякнул, вытер усы и ушел. Через пару минут сцена повторилась, на этот раз с высоким молодым парнем в лыжной куртке. На смену парню пришел смуглый простуженный рабочий в оранжевом жилете. Каждый раз обмен полтинника на стаканчик происходил в полном молчании, каждый раз продавщица старательно прятала глаза. Когда за рабочим, просвистев худым доводчиком, закрылась дверь, любопытство взяло верх, и я поинтересовался у продавщицы:

– А что это вы такое наливаете?

– Ничего не наливаю, – неожиданно грубо отрезала она.

Помолчав немного, добавила, спокойнее и тише:

– Вы приезжий, наверное. Я не поняла сразу, вы простите меня. День сегодня какой-то… Это спирт бавленный. Из Казахстана. Канистрами покупаем, копейки стоит. У нас в Омской области, как нацпроект ввели, официально пьянству бой. Ну и это самое… Вот никто и не бухает по-черному, ну в запой чтоб. Потому что если запьешь, сразу участковый с казаками придет – и готово дело. Свои же соседи и настучат. А по чуть-чуть выпивают все. Каждый день человек сто-сто пятьдесят, я их уже выучила, все эти морды. Каждый день по полтиннику – и жить проще. Мы все из-под прилавка, не наглеем, дружинники нас не трогают, сами пьют бесплатно. Семь тысяч в день лишних, кому плохо?

– И правда. Кому плохо, – я задумался. – Почему вы мне так легко все рассказали? Это же, вроде как, незаконная торговля спиртным.

Продавщица усмехнулась:

– А мне что? Я последний день работаю. В Казань уезжаю, к дочери. Хоть там поживу по-человечески.

Повинуясь инстинкту, я достал из кармана пятьдесят рублей и положил на блюдце. Продавщица посмотрела на меня с плохо скрываемым презрением и налила треть стакана.

От мерзкого запаха сивухи у меня перехватило дыхание. Едва не подавившись, я проглотил огненный комок и теперь буквально чувствовал, как он падает вниз по пищеводу. В желудке стало припекать.

– Причастился, – севшим голосом проговорил я и вышел из ларька.

Вдоль Проспекта Мира выстроились вперемешку офисы банков, салоны сотовой связи, пивные магазины – и аптеки. Утром я принял последнюю таблетку, потому теперь поднялся на высокое крыльцо под жизнерадостным красным крестом. Взявшись за ручку, я вспомнил, что рецепт на лекарство остался в Москве. Командировку я себе, к счастью, запланировал недельную, никак не дольше. «Проживу неделю без таблеток, – решил я. – Все равно я тут пью чуть ли не каждый день. Еще не хватало с алкоголем мешать».

Соня Дятлова. 25.03.2003

На улице Андрианова есть Школа. За Школой – Тихий Пьяный Двор, где живет Валерка-наркоман. Дальше – Дикий Пьяный Двор, где барагозит Анвар с дружками. За ним – Универ, куда нужно поступить, чтобы мама наконец-то замолчала. Рядом – ПТУ, куда после девятого ушел Росляков. А между Универом и ПТУ есть дорожка, ведущая в Гаражи. На одном из Гаражей, на теплом от весеннего солнца рубероиде, сидит, ножки свесив, Сонечка Дятлова. Справа от нее початая бутылка колы, слева – жуком елозит по черной крыше телефон в беззвучном режиме: мама звонит в третий раз. Или в двадцатый – все равно. Сегодня утром маме следовало выбирать выражения. После очередной пустячной ссоры Сонечка ушла из дому, прихватив смену одежды и палку колбасы.