Дмитрий Кононов - Постмортем

В салоне адски жарила печка, из магнитолы на грани слышимости доносилась современная попса. Таксист был тертым жизнью мужиком под пятьдесят. На толстых пальцах темнели наколки. Посреди пыльной панели на шурупы привинчены две крошечные иконы: Богородица и Николай Угодник.

– Пристегивайтесь, – ответил он на мое приветствие. – Щас мимо заставы поедем, у нас с этим строго.

– Что за застава? – с любопытством осведомился я, нащупывая замок ремня безопасности.

– Впервые у нас, да? – водитель переключил магнитолу на выпуск федеральных новостей и немного прибавил звук.

Хонда плавным аккуратным поворотом покинула парковку. Некоторое время мы отчего-то двигались по встречной полосе в полном молчании – я терпеливо ждал рассказа. Впереди показался автомобиль, сердито мигнувший нам фарами.

– Бить-колотить, – сказал таксист и перестроился на правую полосу.

– Не впервые, – я попытался реанимировать разговор. – Родился я тут. А в двечетвертом уехал в Москву учиться, там после универа и остался. Вот, теперь в командировке.

– Тоже неплохо, – спокойно кивнул мой собеседник. – Я тоже туда ездил. Ну, на запад, в смысле. В Екатеринбург. И че? И ниче. По десять часов за баранкой, глаза по пятаку, а получаешь столько, что на жизнь не остается. А за бензин плати, за машину плати, за вызовы плати. Тоже вот, как вы, вернулся. У нас в Омске, как-то спокойнее, душевнее. А в последние два года, как у нас нацпроект ввели – вообще житуха, умирать не надо.

Мы ехали по удивительно ровной ухоженной дороге, время от времени по центру виднелись огороженные островки с голубыми елями. Слева молодые сосны вдоль ограды аэропорта, справа – знакомый мне с детства карагач вперемешку с ивами. Сугробы казались оранжевыми – яркое солнце уплывало за край совершенно чистого неба. Вязкое, тягучее умиротворение разливалось во мне, подминая наблюдательность, столичную тревожность и годами воспитанный журналистский скептицизм. Я помотал головой.

– Так про какую заставу вы говорили?

– Да вон она, как раз подъезжаем. Тут дорога с аэропорта одна, вот они и стоят, – водитель прищурился. – Стоя-я-ят, самое хлебное время. Три московских рейса прилетают за час.

Я увидел аккуратное двухэтажное здание красного кирпича, на крыше блестел на солнце крошечный купол домовой часовни. Большой плакат на массивном бетонном основании сообщал все тем же церковнославянским шрифтом: «Казачья застава». У обочины мерз парень в зимнем армейском камуфляже и кубанке. Он взмахнул жезлом регулировщика, указывая остановиться. К моему удивлению, таксист не опустил стекло со своей стороны, как нередко поступают водители, когда их останавливает полиция. Не заглушая двигатель, он вынул из бардачка небольшую сумку, проворно вылез из машины и поспешил навстречу парню. Тот отдал честь и что-то сказал, выпуская облако пара и указывая на кирпичное здание. Таксист развел руками, и оба отправились туда. Как только они скрылись в дверях, из заставы вышел другой казак, постарше, с длинными усами. В руках у него была папка. Он спокойно подошел к такси и с хозяйским равнодушием уселся на водительское место.

– Вахмистр Жолдин, – представился он, наскоро поднимая ладонь к уху. – Добро пожаловать в Омск. Вы из Москвы же, правильно?

Я только молча кивнул, чувствуя себя путешественником во времени. Роскошные седые усы вкупе со словом «вахмистр» сделали свое дело.

– Добро, – Жолдин открыл папку, где веером расходились подколотые желтоватые бланки квитанций. – Мы деньги собираем. Детям на лечение. Фонд «Спас», слыхали? Нет? Да на каждой остановке по городу рассказываем! В общем, кто сколько может, всем миром. На лечение там, на операцию, кому надо. На молебен. У нас больных деток немало, это вам не Москва.

– Простите, я не уверен, что…

– Деток не жалко, что ли? – вахмистр подозрительно сдвинул брови. – Нельзя так, грех это. Ты же нормальный мужик, не либерал там какой-нибудь, сам должен понимать: если не мы, то кто им поможет?

Я поджал губы и потянул из кармана куртки бумажник.

– И сколько нужно сдать?

– Не сдать, а пожертвовать. А сколько – это уж как тебе совесть подскажет. Ты женатый, дети есть?

Мне скоро сорок лет, а я все не могу отучить себя робеть, когда кто-нибудь вот так уверенно и по-хамски влезает на мою личную территорию.

– Нет, – ответил я.

– Плохо. Женись поскорей, да детей заводи. Тогда будешь все лучше понимать. Вот если бы твое родное дите заболело – ты, небось, в кредиты бы влез, все деньги отдал? Так и тут.