Татьяна Дмитриева - Мозаика любви

Не стану я доверчивой и слабой.

И никогда себя не уроню,

Как девочка, как женщина, как баба…

***

Дочь проходит тренировку с легкостью и решимостью, а я с трудом. И чем тяжелее мне дается следующий этап, тем сильнее становится желание прыгнуть.

Дурацкий характер! Так было всегда. На работе мне всегда было интересно, пока что-то не получалось. Как только механизм начинал работать без сбоев, я начинала скучать. Неразбериха внедрения всегда была мне не менее интересна, чем спокойная сосредоточенность разработки. Наверное, поэтому меня любое руководство очень быстро начинает ставить на «не распаханный» или заваленный участок. Всегда начинать с нуля или с отрицательной отметки – мой удел и мой конек.

На первом этапе нас учат правильно вышагивать из самолета по команде «Пошел». Высота не больше метра. Всех дел-то – локти при выпрыгивании до касания с землей должны быть прижаты к телу, а ноги вместе. Но локти у меня упорно не желают прижиматься к телу, и меня заставляют прыгать снова и снова. Я ворчу про себя, но прыгаю, так как нам хорошо объяснили – растопыришь локти или ноги при прыжке с самолета – и тебя закрутит, и стропы могут спутаться, и парашют может не полностью раскрыть купол. А нам это надо? Нам это не надо. И я бурчу про себя: «Такой хоккей нам не нужен» и снова лезу в самолет, и снова выпрыгиваю, пока не слышу: «Достаточно».

Больше всего меня напрягает, что я всех задерживаю, что все внимание акцентировано на мне. Но после «достаточно» слышу общий вздох облегчения и понимаю, как все за меня переживают. За меня, и за ту, которую «колбасит». Инструктор говорит ей, что она слишком возбуждена, и советует ей отказаться от прыжка. Она упирается. Он пытается выяснить, чего она боится, и ее ответ меня смешит: «Я боюсь, что испугаюсь выпрыгнуть!».

Я бурчу: «Какая предусмотрительность! Боюсь, что испугаюсь!».

И спрашиваю, выпихивают ли из самолета силой?

– Конечно, кто забоится, получит под зад. Если вы уже в самолете, и замешкаетесь, следующий за вами может опоздать с прыжком. Интервал между парашютистами – десять секунд. Иначе за один круг пять человек не успеют выпрыгнуть. Так что, назвался груздем…»

Сообщение о том, что в самолете никто не останется, странным образом успокаивает ее. А я-то подумала, что она скажет что-то вроде: «А теперь я боюсь, что испугаюсь сесть в самолет…». Но она не такой клоун, как я, она берет себя в руки и очень старается.

Фрагмент 4

Я прощала и прощалась. И чувствовала освобождение, не от любви, а от физических чар, и менялась сама, и добавляла новый кусочек в мозаику, и очищалась, и оставляла место для новых чувств. Я становилась взрослее и сильнее, и роза свободы снова цвела и благоухала. И ее запах пьянил и привлекал, и вскоре новая любовь, снова особенная и не такая, как прежде, заполнила мою жизнь.

Я не стремилась к браку, я побаивалась своего непостоянства и обязательств, но, чем меньше я к нему стремилась, тем неотвратимей он был. Я столкнулась с феноменом под названием «любовь порядочного человека». Скромный, немного замкнутый, умный и добрый, в толстенных очках, делавших его глаза крошечными и беззащитными. Он ухаживал, помогал, возился с Малышом и всегда неохотно уходил домой. И однажды мой трехлетний Малыш сказал: «Мама, пусть он у нас остается, все равно ведь завтра придет!». Так состоялся мой второй брак. Мой счастливый брак, длившийся почти двадцать лет, подаривший мне второго Малыша, дом, семью, человеческое тепло, кучу проблем и под конец – настоящую мужскую дружбу.

Возможно, я была его первой женщиной, первой любимой, и он был твердо уверен, что последней и единственной. Он легко взял на себя обязанности отца семейства и даже, будучи абсолютно беспомощен в быту, пытался помогать, чем мог. Он был жутко сексуален, необычайно нежен и страшно ревнив. Его обижала моя улыбка, адресованная не ему, мой смех не над его шуткой, мой взгляд не в его сторону, и я перестала при нем смотреть на других мужчин, улыбаться чужим шуткам, научилась опускать глаза, отвечая на обращение ко мне. Я стала контролировать свои слова и обуздывать в его присутствии свое чувство юмора. А чувство юмора у меня было своеобразное. Я не ханжа и люблю крепкую шутку, даже «с душком», при условии, что соль ее неожиданна и остроумна. Я перестала проявлять инициативу в сексе, так как любая инициатива с моей стороны рассматривалась как неприличная для женщины, а любая новация – как почерпнутый на стороне опыт.