Алия Латыйпова - Завернувшись в тёплый плед. Весна

– И вот, знаешь, идёт Ксюша по улице с мамой за ручку. Вприпрыжку, терпения-то нет. Напевают что-то вместе. Глаза поблескивают мечтой. Идут в музыкальную школу. Поступать. Ксюшка же вчера решила стать певицей. До вчерашнего дня половину своей 7 – летней жизни мечтала продавать разноцветное мороженое и дарить людям цветное счастье. А тут мама принесла домой какую-то старую пластинку в потрепанной, потрескавшейся картонке, со странными, полустертыми, буквами и с совершенно невероятными пронзающими, звучащими в животе голосами, и всё! Мороженое забыто навсегда. Теперь только петь, и чтобы вот так как эти женщины с пластинки – чтобы все кругом замирало, забывалось, останавливалось, чтобы только голос и музыка звучали в каждой клеточке каждого слышащего. И на сцене, чтобы видеть.

Ксюша рассказала маме. И вот они уже на крыльце музыкальной школы. Ксюшка такая счастливая. Ни волнений, ни сомнений. Смело шагнула вперёд мечте. С внутренним миром нараспашку. Ей тогда и в голову прийти не могло…

– Нет. Вашей Ксюше медведь на ухо наступил, не сможет она петь. Ни слуха, ни голоса. Попробуйтесь в чем-то ещё.

Вот так, через приоткрытую зачем-то дверь, сотрясающий звонкостью и категоричностью голос быстро и грубо вернул семилетнюю Ксюшку к мыслям о разноцветном мороженом.

Тогда, 30 лет назад, Ксюша не стала спрашивать у мамы, что это за медведь такой, который безжалостно топчет детские уши. И мечты.

А вот сейчас, через несколько минут, она отважится сказать медведю, что плохо тот шагает по ушам. Плохо! И пронзительному голосу из прошлого – твёрдо вернёт громкое грубое с горчинкой «НЕТ».

– Лучше все же упасть в обморок. И хорошо бы сейчас, а не на сцене, да?

– Тогда давай быстрее, – рассмеялся Руст.

– А сейчас нам споёт…

– Чёрт. Не успела.

– Ну! У тебя же получилось!

– Да, черт возьми. Получилось! С забытыми напутствиями, но, к счастью, не забытыми словами. С неточными нотами, но с по-настоящему пережитыми эмоциями. С пересохшим горлом и невозможностью ни вдохнуть, ни выдохнуть… Но с таким сладким чувством исполненной мечты маленькой девочки с голубыми глазами и смешными косичками.

– Ну что, когда там следующий концерт?

– Оленька, ведь еще Екклезиаст говорил…

За окном разрезает черноту тополиных ветвей и разливается в первых лужах весеннее солнце. Слова вытекают через щель в раме и, шлепаясь на землю, будто сонные после зимы мухи, остаются лежать на влажных земляных прогалинах.

«Ведь Бог есть любовь и больше ничего…»

Очки сползают на нос, и кабинет расплывается мутным, голубоватым в цвет обоев пятном. Над макушкой Лени скачет по стене солнечный зайчик с проплешиной глянцевого обойного пиона.

Леня вдруг смотрит строго и прямо, очки вздрагивают и водружаются на место.

– Но это в православии. А в исламе бог есть справедливость… – сурово продолжает свой рассказ Леня.

За окном мелькает угольный грач.

«Удивительно», – думает Оленька, – «грачи на вредном производстве…»

– Ворожба и привороты действуют, конечно. Но частично…

Очки снова предательски съезжают на кончик веснушчатого носа, Оленька хмурится и рассеянно блуждает взглядом от Лени к окну. «Приехали. Двигатели строит для ракет, а все в привороты верит…»

От неожиданно налетевшего ветерка у Лени вдруг захватывает дух. Он судорожно вздыхает, отмечая про себя принесенную с улицы сладкую свежесть, какая бывает только весной. Оля завороженно ловит глазами парящие в воздухе пылинки вдруг думает: «И впрямь, ворожит…»

Леня тоскливо смотрит на скучающую Оленьку, которая вдруг резко прерывает повисшую между ними немоту и пронзительно кидает ему прямо в лицо:

– Леонид Георгиевич, что же Вы все сидите здесь?

Леня замирает и испуганно моргает ресницами, настолько длинными, что их трепетание, кажется, заканчивается где-то на раскрасневшихся щеках, а Оля думает: «Не ресницы, а самолетное крыло…»

– Так ведь это мой кабинет, Ольга Михайловна…

Ольга Михайловна сердито взбрыкивает подбородком, и Леня начинает торопливо рубить слова:

– Оленька, я так думаю: у Бога есть двери, и они закрыты, и человек пробует к замкам разные ключи подобрать, и, если получается открыть, человек либо начинает сложный путь наверх, либо стремительно скатывается вниз…

Суженные и внимательные Оленькины глаза расслабляются и принимают обычный, коровий почти размер, а выражение их невинно-прозорливое заставляет бедного Леню верить, что привороты, конечно, действуют. Хотя и частично.