Эмануил Бланк - Сочинения. Том 3. Антидепрессант

– Эмануил! Будь человеком. Чего выступаешь? Ведь установили таблички со знаком радиоактивность. Кроме того, если увидим кого, сразу отгонять бросимся

– А если дети?, – я взял со старика слово, что-то больше, ни-ни.

Вот и сейчас! Задержусь ещё на пять минут, но выскажу все, что о них думаю! – Я ворвался в лабораторию биофизики, находившуюся на первом этаже. Но там никого не было. По старой привычке, включил пару датчиков фоновой радиоактивности.

У Алика Земшмана, в лаборатории биофизики, я привык регулярно проверять фон радиации. Дисциплина там была железной. Особенно, после того, как Филипп – главный методист и мой помощник в экспериментах с изотопами, оскандалился. Погорел по-крупному. После поливки яблонь большим количеством питательного раствора с радиоактивными метками, он умудрился забыть рабочий халат. Жутко загрязнённый радиоактивностью, халат был заброшен внутрь старенького дивана. «Разбор полетов», под руководством разгневанного Земшмана, был знатным.

Но то, что я увидел на приборах, в лаборатории Маслоброда, казалось фантастическим.

Вместо обычных 50—60 импульсов в минуту, значения удесятерились. За пару минут, я вычислил профессора Лысикова, который руководил отделом, где применялись разные облучатели. Поймал его у мужского туалета и молча подвел по направлению к датчикам.

– Ваша работа? – жестко спросил я

– Ради Б-га, молчи!, – Лысиков поднёс палец к губам, взял один из счетчиков и вывел меня в коридор. Я не верил своим глазам – Показания удвоились. Мои глаза, думаю, расширились от ужаса. Профессор молча устремился дальше и вышел с прибором на свежий воздух, увлекая меня за собою. Снаружи, на парковке, перед институтом, показания были ещё выше. В разы!

– Не косись на меня так, Эмануил. Мы не причём. У нас в поле только слабые источники гамма – излучения. Очень малой мощности. Они не могут, доже приблизительно, дать то, что мы сейчас видим! Это какая-то катастрофа. Светопреставлением попахивает.

Со всех ног, я кинулся на четвёртый этаж, к своим помощницам.

– Немедленно закрыть окна и форточки! Предупредите всех, чтобы забрали детей. Из ясельки, детских садов и школ. Руки мыть, плюс, обувь и головы. Самое страшное, что мы не могли знать, даже представить себе, какие типы загрязнения витали тогда в атмосфере. В чем была их корневая причина? Может, началась вселенская катастрофа?

Работавшую в соседней лаборатории жену, немедленно послал в детский сад, за дочерью. Наказал, закрыться дома и на улицу не выходить

Через пару дней, по ТВ, наконец, рассказали о Чернобыле. Правда, поведали только самую общую информацию. Больше говорили о героизме спасателей и первых жертвах. По всему Кишиневу мыли здания. Использовали брандсбойты. Врачам приказали ставить диагнозы только «острые респираторные заболевания». Многим, у кого были проблемы со щитовидкой, стало плохо. Сказывался радиоактивный изотоп йода, которого нанесло видимо-невидимо. Что ещё сказать? Одно слово – Катастрофа.

– Кто дал Вам право распространять паникёрские слухи?, – неожиданно строго спросила с меня Зам Директора по науке. Пишите объяснительную!, – затем продолжила, распаляясь все больше и больше,

– Какие-такие показания счетчиков? Какие датчики? Вы что? С ума посходили? Эти данные никуда давать нельзя! У этих Лысиковых с Маслобродами, все неисправно и давно вышло из строя. Кстати, те приборы изъяли и уже сдали в ремонт

– Не нравится?, – распалился я, – Никуда данные не посылайте. Писать объяснительную, что распространял ложную информацию, я не хочу и не буду

– Напрасно-напрасно, отказываетесь. Поверьте, теперь, плакала Ваша будущая престижная должность. Паникеры нам не нужны

Оскорбившись, я ушел в длительный отпуск.

То лето было жарким. Многих направили в Чернобыль, на спасательные работы. Ликвидаторы получили массу болячек. Однако, без этих героев, Катастрофа могла стать значительно более ужасной.

Через восемь лет, в израильском Нетивоте, куда мы переехали, нашими соседями стали многие иммигранты из Белоруссии, попавшие под первые радиоактивные облака, из зоны аварии. У большого количества детей мы на шеях увидели шрамы от операций на шитовидке. Многие из тех ребят, кого мы знали, умерли от онкологии. Уходили молодыми. Даже через десять-пятнадцать лет, после аварии.

Через четыре месяца после Чернобыля, пришёл август. Ужасной ночью затонул теплоход Нахимов. Большое количество жертв.

Грозные признаки развала большой страны были налицо. Тогда они напрягли, огорчили, конечно, но в уныние не повергли. Казалось, что все ещё утрясется.