Андрей Филимонов - Головастик и святые

Потом велела запрягать «мерседес», госномер 001, и гнать на север дикой, к нам в гости, желая лично натянуть оба глаза на хитрую ментовскую жопу. Однако нашей власти кто-то капнул, что пизда с медным тазом летит к ней, как черный ворон, на всех парусах, и она тут же прихилилась в больничку. С аппендицитом. Ничего умнее не успела придумать.

А на другой день старейший районный коновал дядя Ваня Ржач всем рассказал, что своими руками удалил нашей власти слепую кишку еще в начальной школе. Тут мы нашу власть и окрестили.

У нас в народе имена плохо запоминают. Потому что никому не интересно, какой ты там по паспорту иванвасильич. Называют за дело, по делу и навсегда. Ну, или надолго.

Пока не заслужил народное погонялово, типа Иван Грозный, считай, тебя и нету в общественных глазах. Я, например, для всего мира – Головастик.

Сейчас расскажу.

В девяносто девятом послали меня управлять деревней, которая архиверно называлась Бездорожная. Иначе язык не повернется сказать. Потому что никаких дорог, хотя бы для смеха на карте нарисованных, туда не вело. При Столыпине, говорят, была конная тропа. Но как началась Гражданская, население деревни тихо село на жопу и перестало сношаться с внешним миром. Дорога заросла, сначала лопухами и репьем, потом молодыми елками, а к Отечественной встала стеной тайга, как будто ничего и не было.

Годы шли, но все мимо. Бездорожинцы тихо коптили небо, вылезая иногда на опушку своего дремучего леса поглазеть, что в мире творится. И аккурат перед Олимпиадой-восемьдесят обнаружили на обочине районной грунтовки указатель: «Бездорожная 5 км». Абсолютно от фонаря нацарапаны были эти кэмэ. Кто бы их, в натуре, считал? С какого будуна? В район, если очень надо, плавали на лодке, зимой гоняли прямо сквозь лес на лыжах – и очень даже запросто добирались. Но появление дорожного знака бездорожинцы всё равно отметили распитием бочки свекольного первача. По их мнению, указатель ясно указывал на тот факт, что большая земля о них помнит. И правильно делает!

Лет через десять после той исторической пьянки в сельпо перестали завозить водку. Потом Ленина убрали с денег, как Евтушенко и просил. Откуда знаю? Обучаясь в городской школе милиции, я намертво присосался к библиотеке, прямо как спрут.

Больше ничего в городе хорошего не обнаружил. Библиотеку да еще Кочерыжку, сироту, чудо в перьях. На улице подобрал. Взял ее с собой, после школы, в родные места своего зачатия и деторождения, – а там Шурка Толстый, сатана, правит бал. Не район, а красная зона. Он уже тогда был начальником всея милиции и у каждого, кто хоть малость поднимался, отжимал бабки. Да не просто, а с применением технических средств. Пытки сильно любил, торквемада жеваная. Особенно вставлять паяльник в задний проход малого бизнеса. Роща за селом, где находили отдельные части людей, так и называлась: Милицейский лес.

Я был против. Хотя совсем зеленый еще следачок, но отправлял письма в газеты и инстанции. Не потому, что я такой принципиальный или за справедливость, а просто мне людей жалко.

Ну и вот, однажды как-то вечерком пригласили меня товарищи по работе на лесопилку, где начальник мой, будто невзначай, с шутками-прибаутками, циркулярной пилой отхерачил мне кисть правой руки, которой я боролся за правду.

– Понял теперь? – спрашивает.

Ору от боли, но не жалуюсь. Потому что – кому? Такие морды вокруг! Товарищи по работе отвезли в больничку. Дядя Ваня Ржач заштопал ранку. Где-то через месяц уволили меня из ментовки в отставку и отправили на быстром катере к ебёной матери, в Бездорожную, представителем власти, которую тамошний народ в гробу видал со столыпинским галстуком.

Как сошли мы с Кочерыжкой на берег, мужики сразу встретили коварным вопросом:

– Ну что, глава, причапал?

Почтительно сняв кепку, отвечал: – Глава в городе, а я так – Головастик. Им понравилось.

Я дочь советской женщины и неизвестного солдата. Не то чтобы злая, просто не дура. Пример есть перед глазами. Мама моя, которая всю жизнь переживала, какая у нее будет пенсия. Переживала, а до пенсии не дожила, умерла в пятьдесят четыре с половиной года. Потому что нехрен мечтать о будущем. Такой нешкольный урок.

Отец на похороны не приехал, инородное тело. Он где-то до сих пор убивает людей по контракту. В Монголии, в Анголии. Мне плевать! Я ушла из дому после того, как дала маме уговорить себя на аборт. Все-таки дура! Да еще и официанткой устроилась. Когда Вовка спросил про родителей – наврала, что сирота. Не хотелось его ни с кем знакомить из своей семьи. Но не так уж и соврала. Мама вскоре прибралась. Отец в неизвестности.