Денис Мисюля - Тоби Никельсон и тайна Элизабет

Элизабет тщательно рассматривала каждое дело. Часть руководства критиковало ее за крайнюю медлительность, а вторая была, наоборот, довольна. Они знали, что никто кроме Элизабет не сможет выполнить работу так качественно.

Действия Элизабет были отточены до полного автоматизма. В шкафах, стоящих по всей комнате, были дела всех, кого она не пропустила за последнее несколько лет. На столе лежали только ручка и печать. В случае если человек получал одобрение, она ставила все необходимые подписи на бумагах, которые каждый день раскладывала в нужном порядке на крае своего стола, а затем аккуратно все заверяла печатью. В случае выявления нарушений личное дело отправлялось на одну из полок и стояло там либо до отправки в архив, что случалось раз в десять лет, либо до следующей встречи с обновленным делом. В кабинете не было стульев и дивана. Если кто-то приходил к Элизабет, то всегда чувствовал себя незащищенным. Долго в ее кабинете никто не задерживался.

Чтобы нарушить тишину, Элизабет иногда разговаривала с личными делами, шутила сама себе или цитировала выписку с улыбкой на лице.

– Ну как так можно, – говорила она, – украл деньги у бабушки. С ее личного счета, без завещания. Хорошо, что хоть не убил ее, – улыбаясь, ставила печать и писала: «Отказано на пять лет».

Рабочий день Элизабет был строго регламентирован, поэтому как только стрелка часов проходила шестичасовой рубеж, возле двери загоралась зеленая лампочка и Элизабет начинала собираться домой. Сегодня был последний рабочий день недели. Завтра у нее встреча со своей дочерью. Ее брак распался чуть более десяти лет назад, и теперь она редко виделась с мужем. В основном на ежегодных собраниях тех, кто попал на Землю из Подземелья. Ее дочь до сих пор не знает, что мать практически до совершеннолетия жила не на Земле. Одна из причин разрыва брака – сокрытие информации. Как только дочь перешагнула черту четырнадцатилетия, им с Марком пришлось расстаться. Они по-прежнему управляли собранием всех выходцев из Подземелья, но возраст уже не позволял быть такими же активными, как раньше.

Квартира Элизабет встретила ее все той же тишиной и нежным запахом, который десятилетиями не мог раствориться. Казалось, что каждый уголок, каждый кусок ткани пропитан духами Элизабет.

Не успев раздеться, Элизабет подошла к телефону. Подняв трубку, она узнала голос Марка.

– Эл, у меня странные новости. Нам надо встретиться. Ты сможешь завтра отменить встречу с Машей или, может, встретимся сегодня?

В голосе Марка отчетливо слышалась тревога. Элизабет некоторое время молчала и смотрела словно в никуда. Ее губы, сохранившие пышность молодости, медленно напряглись. Посмотрев в зеркало, Элизабет заметила свое недовольство. Глубоко вдохнув, она ответила.

– Давай сегодня, Марк. Встретимся возле обрыва в парке, на нашем любимом месте. Сегодня в девять вечера. Не опаздывай.

– Спасибо, Эл.

Он повесил трубку. Послышались гудки. Элизабет все еще стояла и смотрела в зеркало. Только сейчас она заметила, как старость поменяла ее лицо. Ей стало грустно. Не раздеваясь, она прошла в гостиную и села в кресло. «Все пошло не по плану, – подумала она. – Значит, что-то изменилось в нашей жизни». Затем посмотрела в окно. Начинало темнеть. До парка ехать около получаса на такси, если не застрять в пробках. Она достала йогурт из холодильника и съела его в тишине и раздумьях. Впервые за долгое время она вспомнила Подземелье и Фуро, с которым рассталась. В душе похолодело. А потом она вспомнила маму и папу, которых так никогда и не увидела. Потекли слезы. За окном загорелись фонари, и свет от них расплывался перед ее глазами. Она не хотела плакать, но что-то внутри нее заставило это сделать. Ее сердце само захотело вернуться на родину, туда, где сырость, тусклый свет и нет ярких красок. Она понимала, что мамы и папы больше нет: даже если мама и выжила после того взрыва, то, скорее всего, она уже умерла в деревне недалеко от Милча. И фотографий или дневников не сохранилось, потому что по закону их должны были уничтожить. От этого плакать захотелось еще сильнее. Элизабет редко проявляла эмоции, но сейчас из ее груди рвался крик, и она не сдержалась. Перед глазами плыла вся комната, ее оглушительный крик был настолько сильным, что через несколько минут к ней в дверь постучали соседи. Она не открыла. Стучать перестали. Элизабет успокоилась. Какое-то время она еще сидела в кресле и смотрела, как небо медленно меняет оттенок с лилового до темно-фиолетового, а потом и вовсе становится темным. Затем она вызвала такси и отправилась в парк к обрыву.