Игорь Шумов - Тельце

– Алексей Петрович… А это кто? – Зинаида Петровна показала пальцем на парня, вцепившегося мертвой хваткой в забор; он не отрывал глаз от вида за ним. Изо рта текла почерневшая слюна. – Боже, что с ним?

– Не узнаешь? – удивился Алексей Петрович. – Знакомы же.

С плоти сходила потемневшая, как от ожога, кожа. Маленькими кусочкам, он пытался не кричать. Зинаида Петровна испытывала к нему жалость.

– Пойдем, – сказал Алексей Петрович.

– А мальчика-то как? Нельзя же, помочь надо.

– Так помоги ему, – не скрывал раздражение Алексей Петрович, – почему раньше не думала об этом?

Зинаида Петровна опустилась перед мальчиком, охая от боли в коленях. Стоило ей к нему прикоснуться, как стало понятно, что это был никто иной, как ее сын. Много лет назад он так выглядел, когда только начинал открывать для себя мир: первый класс, секция самбо, прогулки без присмотра с местными мальчишками. Глаза молодые и нежные, без греха умышленного, без злобы и ненависти, без похоти. Детские, стеклянные. От прикосновения Зинаиды Петровны ребенок вскрикнул. На коже остался ожог формы ладони.

– Боже, сына! – заревела Зинаида. – Успокойся! Ты меня не узнаешь?

Он верещал и разбрасывался землей. Нечаянно камень прилетел Зинаиде Петровне в глаз. Она чувствовала, как что-то теплое текло по щеке.

– Да как ты можешь так с матерью?! Алексей Петрович! Алексей Петрович! Что с ним творится?!

– Живет по твоей воле, а ты что думала? Сладко ему? Надоело ему изводиться, грызться на краю. А ты его все держишь, не даешь ему успокоиться. Там лучше, чем здесь, там за все воздастся, – Алексей Петрович взял Зинаиду Петровну за руку. – Пойдем, твое время пришло.

– Но… как… нет! – она пыталась вырвать, но как? Нечеловеческая хватка. – Как пришло? Я еще не все сделала, я не могу сына оставить?

– Кто должен уйти, ты знаешь, – без усилий Алексей Петрович тащил тело Зинаиды Петровны по земле. – Сыну ты помочь не можешь, значит, сама пойдешь.

– Нет, нет! Отпусти, нет! Сына! Сына!

Свет ослепил. Исчезло небо над головой, деревья, трава. И сын испарился. Вернулись стены, ободранные обои, знаменитые лакированные шкафы, ковер, деревянные рамы. Солнце скудно падало сквозь потемневшие шторы. Место силы, дом, где силы осталось раз и обчелся. Вся в поту, со скрученным от голода животом. Организм продолжал собою тешиться. Зинаида Петровна очнулась, не переставая чувствовать хватку Алексея Петровича. Или кто бы ни был…

Впервые за долгое время Зинаида Петровна позавтракала. Она знала, что иначе не сможет дойти до больницы. Пара корок хлеба и холодный суп. Пропала на улице горечь, счастьем горело солнце. Дети сидели в песочнице под окном, играли в войнушку и радовались тому, что живы. Никто не косо не смотрел на Зинаиду Петровну, не замечал. Мир словно стал лучше.

В больнице тоже произошли изменения. В регистратуре приветливо улыбались, уборщица, увидев Зинаиду Петровну, крестилась. Пациенты, которые ранее истощали токсины, останавливались перед ней и говорили:

– Как же мы рады за вас, Зинаида Петровна!

Но она их слушать не хотела. Сквозь толпу, застоявшуюся в очередях, Зинаида Петровна подошла к кабинету Петра Сергеевича. Тот как раз стоял у дверей.

– Петр Сергеевич! – обратилась Зинаида Петровна. – Петр Сергеевич, я решилась. Хватит с меня сына мучить, он такой же живой человек, как и я… То есть я поняла, мне Бог сказал, что это будет правильно. Сделать, ну, вот это. Все подпишу, только скажите…

– Да незачем уже подписывать. Очнулся ваш сын. Ночью сообщили, я сразу примчался. До вас не дозвониться.

– Очнулся?

– Ну, как очнулся, показатели изменились, активности в мозгу и теле, организм заработал. Очень далеко до выздоровления, но это означает, что мы курс правильный подобрали. Вряд ли ему в скором времени станет лучше, но… Шансы есть. Павел и Дмитрий у него были, только ушли. Хорошие парни, не знаю, почему вы с ними так…

Петр Сергеевич не успел договорить, как Зинаиды Петровны след простыл. Она не могла бежать, но передвигалась, сметая перед собой любую преграду: то ли это молодая мать, то ли перегарный мужчина.

Зинаида Петровна аккуратно приоткрыла дверь в палату. Бородатого и кудрявого уже не было. Ушли, оставив окно нараспашку.

– Простудится ведь, – проворчала Зинаида Петровна.

С усилием у нее это получилось. Она взглянула на своего сына. Такой же, как и несколько дней назад. Немощный и грязный; от него воняло застоявшимся гноем. Бинты забыли сменить. В вены текла целебная жидкость. Зинаида Петровна смотрела и не могла понять: какая разница между тем, кем он был неделю назад, и сейчас? Как и лежало тело, так и суждено ему было лежать. Балансируя между жизнью и смертью, оно продолжало оставлять шрамы живым. Тогда она и почувствовала, чего ей стоила такая жизнь с сыном под головой. В стекле, поймав свое отражение, она не могла себя узнать. Былая живость улетучилась, покинула ее, оставив седину, мешки под глазами и различные проблемы с кожей; ногти превратились в хищные когти, растяжки проявились сквозь белизну. Каким зверем же она стала!