Женя Богомолова - Не достигнуть координаты Х

Я глупо улыбаюсь.

Он ставит мне «отлично» и жмёт руку.

Через две минуты я вылетаю из класса и иду к дальней лестнице. Все кабинеты закрываются, учителя уходят в противоположную мне сторону и прощаются со мной. Я киваю головой и с волнением подхожу к лестничной клетке.

– Откуда ты знаешь, что я был на физике? – спрашиваю я, замечая Бэттерс, сидящую на ступеньках.

Она ухмыляется.

– Вы с Виктором вместе домой идёте, – говорит девчонка, приглашая к себе.

Я кидаю рюкзак у перил.

– Вы с Виктором общаетесь? – автоматом вылетает у меня.

– Не особо, – протягивает девчонка. – На уроках о чём-то спорим, иногда через «Директ» переписываемся. В основном, по поводу домашки.

Мы сидим вместе рядом: на одной ступеньке лестницы, в одной скрученной позе. Джин обхватывает колени руками, я повторяю за ней – девчонку забавляет моя карикатура.

Я хмыкаю.

Виктор слишком хорошо её знает. Для одноклассника.

Не мог же он сам придумать эту кучу мифов?

– Как он работает на литературе?

Кажется, Полански – лучшая тема для вечернего разговора.

Джин усмехается:

– Лучше, чем на физике.

Я прыскаю в кулак.

Чёртов гуманитарий .

– Какая там у Виктора настоящая фамилия? – вдруг спрашивает она. – Пушкин? Тарковский? Ленин?

– Ни одна из них, – ухмыляюсь я и медленно выговариваю. – Ев-граш-чин .

Джин задумчиво вскидывает брови.

Полански – прозвище моего русского друга.

Первые дни в американской школе, да и все последующие никто не мог выговорить его настоящую фамилию ни с первого, ни со второго раза. Тогда Виктор придумал себе сценическое имя, более-менее близкое с ним по родству и более-менее произносимое американскими языками. Выбор пал на фамилию польского режиссёра – Романа Полански.

Любопытный факт – нет, вовсе не миф, – о Викторе Полански: он не смотрел ни единого фильма человека, чью фамилию он с такой гордостью носит.

После этой новости я хотел было прекратить с ним общение, но гнев мой быстро ушёл.

Мы с Джин разговаривали дальше.

– А для чего ему класс физики? – заинтересованно произносит девчонка. – Он же на актёра учиться собирается, разве нет?

Я пожимаю плечами.

– Его родители эту затею не одобряют, – я качаю головой. – Говорят: инженерия – будущее.

Джин тянет долгое понимающее «а».

– Менталитет пост-совка? – спрашивает она. Я непонимающе хмурюсь. – Творчество не котируются, с наукой – в учителя, всем технарей и подавай. Типичная ситуация для России.

– Ты когда-нибудь там была? – я поворачиваю лицо к ней. – В России.

Девчонка тут же усмехается.

– У меня из приключений – от Валлбэри-стрит до Хаскиса, – в её голосе прокрадывается нотка сарказма. – Нет. Мы с Виктором про Россию как-то раз говорили. А ещё мой старший брат хорошо знает историю Советского Союза.

Я удивлённо вскидываю брови.

– Хорошо, что он переехал сюда.

Джин слабо улыбается.

Я внимательно разглядываю её тонкие, бледные руки: костяшки в ссадинах, пальцы в пасте гелиевых ручек и цветных маркеров. Сеточка голубых вен иногда пересекается с точками родинок на запястьях.

И едва сдерживаюсь от глупого желания взять её руки в свои.

У меня внутри что-то закололо.

Заноза, наверное.

– А кем хочешь стать ты? – я пытаюсь отвлечься.

Взгляд Джин мимолётно останавливается на мне и тут же соскальзывает к полу.

Она затрудняется ответить.

– Если честно, то… – её локти опираются о колени, а на ладони она кладёт свою голову. – Без малейшего понятия. Не могу толком сказать, что меня больше интересует. Наверное, уже ничего.

Я тяжело вздыхаю.

Девчонка кивает.

– И ты просто посещаешь все предметы? – неуверенно произношу я.

– Надеясь, что меня хоть что-то заинтересует, – заканчивает она.

Я в замешательстве.

Несколько минут мы молчим.

Джин разглядывает закат за широким окном лестничным клетки, а я – солнечных зайчиков на её щеке.

Передо мной – девчонка с кучей своих секретов и копилкой гадких слухов о ней. Я живу с ней в одном доме около семи лет, но не знаю о ней ровным счётом ничего. Мы знакомы лишь пятнадцать минут, а у меня на языке вертится десятки вопросов: о прошлой школе, о травле, о друзьях и сигаретах.

Но тот ли я человек, которому можно доверить ответы на них?

А могу ли я стать им?

Да и что я получу, задав эти вопросы – подтверждение или опровержение слов Виктора?

Нужно ли это мне?

Я закусываю губы. Нервно протираю кисти.