на благо хозяйского дома и чрева,
что сахар им в зиму дешевле нашёл,
тряся жадной мышцой, которая слева.
И факелы палят и точат ость вил,
верёвки, чтоб в сноп увязать излученье,
на злобу ту тратя чрезмерие сил,
какие пошли бы на толк и ученье.
Он им, как заснувшему вспышка, гроза.
Уютная тьма примиряет и вяжет.
Сиянье горит и тревожит глаза
тем, что и в безграмотьи, липкою сажей
замазали очи. Им блески, как зло,
что будят и их катаракт размыкают,
куда-то зовя, к первосути основ,
толкают, глаголют, добром языкают…
Пророку не место, иль место во тьме…
Приход завершается казнью, пальбою,
прозрением пары… Все видят во сне
распятую святость бездумной толпою…
Оцеплённый
Звенья, как тягловый грех.
Цепи меня оковали,
свисли, одели, как мех,
холодом жгут и навалом
кости постёсанных плеч,
кожу железной одеждой,
что так сумела прилечь
чуть тяжелее, чем прежде.
И громыхает мой ход
(мне лишь подобное слышно)
снова, трудней новый год,
что прибавляет вес пышно.
Боли роятся копной,
ржавчина в ране кровится.
Коли искупишь дел зной,
в перья металл превратится.
И лишь тогда полетишь
к божьим вселенным поместьям,
грудь распахнув, воспаришь
наиспасительной вестью…
Lambrusco
Шиканье тающей пены
в шорохе летней листвы,
плотно налитые вены
жаждут питья и любви.
Локоны в ласковом ладе
мнёте, их чуть теребя.
Клади и рёбра веранды
дышат ветрами, скрипя.
Полнятся белые кружки
соком пьянящей лозы.
Брызги шипенья – мушки,
острая стружка грозы.
Линза сосуда мерцает.
Блеск пузырящих крупиц.
В ауре рыжей миг тает
магией всех заряниц.
Воздух играется платьем.
Губы мечтательно пьют.
Гладким пороговым камнем
вечер любуется чуть.
Поручень обняли ткани.
Нежно струится нектар,
и все невидные грани
он наполняет, как дар.
Озеро, сельские нивы…
Первая встреча из встреч…
Бриз, как мальчишка игривый,
вдруг оттолкнул влаги течь.
Капелька выпала к краю,
плавно направившись вниз,
ровно, медово стекая
тропкой прозрачной. Зернист
пенки клубящий надсадок.
Вами, соблазном пленим!
Вкус, что иссушено сладок,
вместе, прошу, пригубим!
Татьяне Ромашкиной
Мученица
Экзема хибары плешивой,
изрезы, терновый карниз.
Сознание с верою живы,
что взорят окошками вниз.
Кровавые раны и шрамы.
И крыши отпавший парик
клоками асбеста. По грамму
кровавят побои. Стан сник.
Паучат сетями решётки.
Подтёки от времени, мук.
Смирение с участью кротко.
И нет ей отбоя от мух.
Зудит гниль, под мышцы засевши.
И тремор от дыр и знобья.
Фундамента пояс осевший
не держит обносков тряпья.
И лампочек муть. Как калека.
Подкрашены тушью глаза,
ресницы и жалюзи-веки.
Печальны судьба, образа
святой и измятой отчизны
под громом разрухи и гроз.
В обличии женской России
веками наглядный Христос.
Мальчик под деревом
Пью сердцевину сырую кореньев,
глядя на крону, расправы ветвей,
бессеменное, без цвета варенье,
что уже кажется пряней, вкусней
с каждым глоточком и вдохом сюжета.
Плавно и вязко, изящно идя
розовым руслом и вкусами лета,
сочным нектаром втекает, сытя.
Лёжа на травке, расправив чуть ноги,
спело вздымая набухшую грудь,
снова и вновь изымаю чуть соки,
чутко вкушая всеженскую суть.
Я отыскал это чудное место,
мило раздвинув два корня на ширь.
И мочковатости ниток так честно
снова вдыхаю, вбирая сей пир.
Листья колышутся, трепет играет,
страстью тревожа красивую высь.
В солнечной неге неспешно питают
сливки прозрачно текущие вниз…
Просвириной Маше
Машунья-вышивунья
Плети сюжет картины
из ниточек иглой
как в дар себе, родимым.
Вей бисерной икрой
набросок чистый, добрый,
делец мастеровой
и рукодельник тёплый!
Тебе то не впервой.
И в явь верши задумку,
что так нова, жива,
веди струной рисунок,
мотив, миф вышивай.
Твори и сумрак слушай
пред самым чутким сном.
Слегка порадуй душу
чуть налитым вином,
чтоб слаже и воздушней
среди бетонных гор
ваялось на опушке
и плёлся сна узор…
Просвириной Маше
Салаты
Стихи – салат из вкусных слов,
как фруктов, мяса ль овощей,
как дополненье средь основ
приправы дум и букв, вещей.
Съедобный, колкий ли цветной,
Читать дальше