Алёшка Емельянов - Битум

Зимой природа с ленью.

Домов, ларьков буйки

на выглади замёрзшей.

Стекло всех троп, дорог.

Все ёлки – белый ёршик,

а храм – молочный стог

с медовой, яркой шапкой.

Смех детский и коньки,

с рассветом ало, жарко

им всем. Глаз огоньки.

Лишь труд других потливый

гремит в расчистке гор

невесело, сварливо.

Порой с шестом топор

шинкует бель упорно,

хрустальной корки цвет.

Профессия покорна

всем непогодьям лет.

Всю утра тишь он будит,

рыбачит, взявши жердь,

кряхтя, звенит, гарпунит,

стуча в большую твердь.

Он – дворник лет преклонных.

Снег – волны, валуны.

Титан, что пуще оных,

ждёт яви солнц, весны.

Растворение в нирване

Всмотрись в тишину и покой,

наличье беззвучья и мрак,

в которых ты – тень и изгой,

как в почве (чужой почве) злак.

Проникнись молчаньем травы,

к пространной её немоте,

к несложности. Травы правы!

Прислушайся вмиг к темноте.

Ни звук и ни слог не внося

в заполненность эту ничем,

покорность твори, не прося,

не плача над горем совсем.

Откройся под чистый поток,

отринув кишащий мазут,

который несёт городок

из мяса, машинностей тут.

Забудь всё былое с родным,

и, слившись со всем, распадись,

и снова стань щедрым, одним,

лучами, добром расплодись.

Вникай, пропитавшись теплом,

прохладой, даваемой здесь,

цветочьем, невидимым льном.

Впусти гармоничную смесь

в прощелины, поры и ум,

и Бога в безвидьи увидь.

И только приняв меры сумм,

научишься правильно жить…

Детские дома

Вольеры, рассадники боли,

загоны несчастных и злых,

задверочный ад среди соли

раненьям, не видящим сны,

теплицы забытых детишек,

где каждый – обрезанный куст,

где ласки не будет, излишков,

где груда искусственных чувств,

где будут обноски одеждой,

где племя рычащих, немых,

где слёзно промокла надежда,

где чада для бойнь огневых,

где главный садовник тиранит,

где будет избит соловей,

где мэтры намеренно ранят,

где хищные тени друзей

средь плесени, стай паразитов.

Бой до совершенности лет.

И днями нет смысла грозить им,

ведь ночью не видит Бог бед.

Сникают поэты и леди

до пыли, нижайшей травы.

Бутоны великих наследий

репейником станут, увы…

Подростки

Как тощие птенцы,

буяны, что трезвы,

как глупые смельцы,

как блохи, что резвы,

как блики ярких чувств,

разрозненно легки,

отсутствуют боль, грусть,

как глина, снег мягки,

их звук – цыплячий шум,

пластичны голос, шаг,

и ум без тяжких дум,

проросты в сорняках,

как бабочек жуки,

как главы без седин,

как жизни без беды,

мальки в потоке льдин,

как слепки с рук родных,

наживки для китов,

в путях всё обходных,

просвет меж облаков,

живёт незнатый сорт,

дород иль недород,

поим вином их рот,

не млеком, свежий род.

Поток сознаний

Вдруг отщёлкнув сваи каменных ног,

нервы канаты и корни родивших,

плавно взлетаю, и слышу, как Бог

тихо зовёт из таинственной ниши.

Голос знакомый. Вне времени я

чисто качаюсь среди лабиринтов,

будто в невидимом племени. Яд

или лекарство из пен гиацинтов

телом владеет и памятью, всем!

Резко спадает солёная плёнка,

взорю я красок неведомых семь,

и растекаюсь, суммируясь тонко.

И созерцая блаженную жизнь,

и на оттенки мелодии глядя,

то превращаюсь в пиранью, то в слизь,

птичье перо, то в комочек помады,

в разное то, чего раньше не знал…

Вдруг ощущаю наличье похожих,

юных и старых пилотов в навал,

тенесплетенье, и снова расхожих…

Это всё души умерших, живых

или готовых чрез сутки родиться?

Сотни картин и сюжетов за миг,

и бессобытие щедро ветвится…

Тут исповедаться надо, молчать?

Молятся тут или просто витают?

В этом покое прозрачном, лучах

стоит забыться, забыть, чего знаю,

или всё вспомнить из прежних веков,

что вмиг замылили, замысел судьбам,

и наносное отринуть от слов,

мыслей и тела, что бренно и грубо?

Вхожий тут в ямы и ушко иглы,

мирно, ни тени, ни звука, курсива,

нет и молчания, тьмы и золы,

нет и цветенья, а всё же красиво!

Сладкие, пресные выдох и вдох.

Тут невозможно-возможно распасться.

Будто паденье в пушистейший мох.

Как невесомистый вакуум счастья!

Будто отплытье на ста кораблях

сотни частей близнецов издушевных.

Да и куда тут на миг не приляг,

мягко-духмяное стелище древних