Дмитрий Красавин - Дневник БОМЖА

Николенька ко мне повернулся:

– Может бражку у него отобрать, да морду набить, а то в другой компании и нас станет обвинять, что равнодушно взирали, как он стакан ко рту подносит, усугубляя алкоголем шаткое здоровье?

Я в задумчивости оглядел с ног до головы Василия.

Василий испуганно:

– Не надо бить – поздно. Меня уже ничем не исправишь.

И торопливо осушил стакан.

Бражка закончилась, холодильник пуст, денег нет.

Мебель Николенькину никто покупать не хочет.

Трясет как в лихорадке – трубы горят.

Сидим с Василием.

Он голову руками обхватил и качается из стороны в сторону.

Я вслух размышляю:

– Пойти, что ли, в церковь, поинтересоваться насчет памятной доски? Вон, мэр наш пожертвовал храму миллион из городской казны – увековечили имя на бронзовой доске, справа от главного входа. Опять же Яша Беленький на металлах разжился – полгорода без проводов оставил. Перевел от избытка круглую сумму на церковный счет – на той же доске, строчкой ниже мэра пропечатан. Николенька ведь по-евангельски, больше их всех в сокровищницу положил. Если макет доски с его именем готов, надо бы взглянуть, подкорректировать, коль что не так…

Василий очнулся, голову приподнял:

– Никаких досок! Пусть назад наши деньги возвращают! И с процентами!

Зашел в ломбард, заложил флейту.

Дали пять тысяч рублей под 0,5% в сутки.

Посуетившись, можно было бы знакомым в консерватории тысяч за сорок загнать.

Да разве захотели б они знаться со своим бывшим опустившимся на дно жизни сокурсником?

Пусть им икнется.

А ломбардщик, жаба, пусть подавится.

Кажется, мы начинаем находить с кавказцем общий язык.

Косточки с мясокомбината хорошо затыкают пасть даже самого злобного пса.

По крайней мере на то время, пока я жду появления за вуалью шелковых занавесок Бригитты и на те несколько минут, что уходят у нее на то, чтобы полистать возле окна томик Тютчева (ни автора, ни названия книги мне из укрытия не прочесть, но я почему-то уверен, что это Тютчев).

Потом она удаляется вглубь комнаты, выключает свет ночника и исчезает в небытии ночи…

Днем в плотницкой Николенька сравнивал Путина с Николаем Первым.

Василий не понял, чем плох был для России Николай, но за Путина вступился.

– Ты Путина не трогай – он наша единственная защита.

Вот по телевизору у Кольки весной смотрели.

Приходит к нему какой-то министр или губернатор – точно не помню.

Путин ему: «Докладывай!»

Тот – бэ-э, мэ-э, дескать, на 5 процентов пенсии повысим через год.

А Путин: «Что-о-о? На двадцать пять, и немедля!» – и хрясть ладонью об стол!

Тот побледнел и сразу: «Будь сделано!»

А вначале хитрил. Хотел утаить денежки от народа, чтоб самому жировать.

России без Путина никак нельзя – всю страну министры с губернаторами разворуют!

Пару недель назад Николенька сказал Василию, что Бог любит людей, и сила Его любви проявляется в бессилии: «Он никогда не сможет навязать насильно любовь к Себе, не сможет насильно сделать человека нравственно и духовно более совершенным. Потому как любовь не позволяет Ему отнимать у нас свободу».

Василий стал спорить с Николенькой.

Тогда тот в подкрепление своих слов всучил Василию Библию:

– Читай!

Василий, несмотря на свое отвращение к процессу чтения, почти каждый день что-то отмечал для себя в Библии, выписывал и, наконец, решил со мной поделиться впечатлениями. Привлечь, так сказать, в союзники:

– Ишь, Библию дал. Почитай мол, поразмысли, как любит нас Господь.

Почитал, поразмыслил.

Ремнем любит.

Яблоко запретное съел? – Пинок под зад, и вон из рая!

Меня мало почитаете? – Утоплю, как котят!

Города древние, Содом с Гоморрой, не жалея младенцев и стариков, подчистую с землей сравнял.

А как жителей Иерусалима стращал? Такую, говорит, вам жизнь устрою, что будете смерть предпочитать.

И Христос туда же: только попробуйте, говорит, ослушаться. Сразу вам будет плач и скрежет зубов.

Господь, как и всякое начальство, любит тех, кто Его боится, кто ему фимиам воскуривает, славословит. В одной руке у него меч для непокорных, в другой – ремень для проштрафившихся.

Причем, и то и другое ежесекундно в деле – такие вот библейские любовь да свобода.

Правильно?

Я рассмеялся, сказал, что не силен в теологии, а посему предлагаю выпить за умных людей, которых влечет истина не только на дне стакана.