Наоми Эдкинс - Дом, в котором нас не будет

– Где все? – поинтересовалась я.

– Уехали в музей.

Мама поставила передо мной кружку с горячим шоколадом, а сама села напротив.

– Когда они, наконец, поймут, что все это бессмысленно? Никому не нужны эти глупые поездки.

– Некоторым людям это позволяет отвлечься.

– А что делать остальным? Может быть, попробовать принять реальность такой, какая она есть? Все эти музеи, театры и прочее могли бы приносить людям пользу, будь у нас другая жизнь – нормальная, а не это все.

– Мы делаем то, что должны.

– А вам самим не надоело? – Я стала повышать голос. – Этой, как вы ее называете, «традиции» уже больше двухсот лет. И все бы давно забыли о ней, если бы каждый год девятнадцатого августа, в этот гребаный Александров день, люди не выходили на площадь и не слушали историю о том, как один человек сделал нашу жизнь чище.

– Ванесса… – пыталась остановить меня мама.

– Посмотри вокруг, – продолжала я. – Этот город полон душевнобольных людей. В психушке больше людей, чем в школе. Вспомни, сколько людей сошло с ума тридцать лет назад.

– Хватит, Ванесса! – крикнула мама.

Она выпрямилась, положила руки на стол, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Она делала так всякий раз, когда ей нужно было успокоиться. Вообще я ни разу не видела, чтобы мама ругалась или на ком-то срывалась. Единственное, что она могла сделать, это поплакать от накопившейся боли, пока никто не видит.

– Ты многого не понимаешь, – начала она. – Да, с нами поступают жестоко. Но от нас это не зависит. Мы многого не можем изменить в нашей жизни. Ты говоришь о революции, но вспомни тот ужас, что принесла нам наша революция. Крови было пролито больше, чем ты думаешь. Мы не хотим так жить. Больше всего на свете я бы хотела забрать всех вас и увезти из этого несчастного города, но не могу. Ты думаешь, мне от этого спокойно? Ты думаешь, меня это не тревожит? Тревожит, Ванесса, и я думаю об этом каждую минуту своей жизни. Думаю о том, как избавить нас от всего этого, не причиняя никому страданий.

Некоторое время я смотрела в глубокие, ясные глаза мамы. Это не утешало, но она была права. К великому сожалению, она всегда была права.

Я не стала больше говорить с ней об этом. Я буду делать вид, что все хорошо, что ничего не происходит и меня все устраивает. Ведь именно так привыкли делать все нормальные люди. Я взяла плащ и вышла из дома. Возможно, это было несколько грубо по отношению к маме, но в последнее время мне невыносимо было находиться в доме. Я понятия не имею, что на меня так действовало, но мне постоянно хотелось покинуть это место, словно оно не мое.

И вот я стою на крыльце. Будет неразумно, если я снова начну описывать явление, которое властвовало на улице. Дождь шел, идет и будет идти до конца лета. Ничего не поделать, это нормально.

Я смотрела на свои ноги. Я еще не сошла с крыльца, а мои ботинки уже поменяли цвет с коричневого на темно-коричневый. В голову пришла новая безрассудная мысль. Я не знаю, что мной движет. Мой мозг будто бы отказывается анализировать ситуацию, ему абсолютно наплевать на последствия. Я бы остановилась, если бы хоть на минуту задумалась о том, к чему меня могут привести такие решения. И я задумалась, но не остановилась.

Я стояла возле небольшого двухэтажного дома. Снаружи он был не очень привлекательным: грязно-серые стены, местами поломанное крыльцо и занавешенные темно-красными шторами окна. С минуту я просто смотрела на дом. Я не собиралась заходить внутрь, но планы резко поменялись. Я подняла голову, и меня тут же бросило в дрожь. Из окна жутким, темным взглядом на меня смотрела женщина. Она явно не ожидала видеть меня рядом со своим домом, а я не ожидала увидеть ее. Конечно, это был ее дом, и логично, что она могла выглянуть, но я надеялась, что этого не произойдет. Несколько секунд я стояла в растерянности, в то время как она не сводила с меня своего холодного взгляда. Смирившись с обстоятельствами, я набралась решимости и подошла к дверям этого дома. Сделав несколько неуверенных стуков, я стала ждать.

Ждать пришлось недолго – хозяйка дома быстро спустилась вниз для того, чтобы открыть дверь. Передо мной стояла высокая, худая женщина. У нее были четкие черты лица: острый подбородок, изящные скулы и большие глаза ясного темно-синего цвета. Она стояла в длинном черном платье с высоким воротом, ее темные волосы были убраны сзади, кроме одной пряди, которая выпадала на ее ровные плечи. Эту женщину звали Елена, она была матерью Кэтрин и Мэри.