Александр Завьялов - Театральные подмостки

Я уставился рыбьими глазами: что опять нашло?

– Прикидываешься? – не унимался Стылый. – Полное спокойствие и равнодушие! А самого поди радость распирает, так ведь? Да, завидую, завидую… Мы тут вынуждены влачить жалкое существование в нашем бестолковом, никчёмном мире, играть глупые пьески, мылиться в пошлых сериалах, а ты… – тут у него перехватило горло, прокашлялся он и торжественно досказал: – А ты теперь можешь приобщиться к истинному искусству, играть в настоящем театре!

– Не понимаю, меня что, выгнали из театра? – растерянно спросил я и, хмурясь, посмотрел на Бересклета.

– Кто же тебя, Ванечка, теперь выгонит… – странно улыбаясь, ответил он. – Ты теперь отныне и навсегда на стене театральной славы, на седой стене плача… Навеки в наших сердцах и в сердцах зрителей…

– Прямо как о покойнике говорите. Это что, шутка такая?

Гости на меня как-то странно уставились… с интересом, что ли, и с какой-то жалостью.

– Минуточку внимания! – поднялся чиновник Закупоркин. – Я забыл самое главное. В этот знаменательный день имею честь объявить, что Ивану Михайловичу Бешанину присвоено высокое звание «Заслуженный артист России»!.. Посмертно…

Все захлопали в ладоши, давай голосить, как психи в сумасшедшем доме. Мне же вообще стало не по себе.

– Какой тонкий чёрный юмор… – буркнул я. – Ну, хороните, хороните…

Ольга Резунова как будто опомнилась.

– Ваня, никто тебя не хоронит… Просто ты попал… как сказать… в переплавку как бы… Поверь, это мечта любого актёра. Вот увидишь, возродишься как птица Феникс Ясный Сокол…

– Вот именно! – восторженно сказал Стылый. – Переплавка – это самое точное слово! Я уже ясно вижу: из тебя получится бесценный слиток актёрского мастерства…

Представляете, какую чушь завернули? Мне даже говорить расхотелось.

Стылый не отступал.

– Ты же знаешь, Вань, – участливо говорил он, – да и все присутствующие здесь подтвердят: во мне совсем нет никакого таланта. Всё, чем я могу гордиться, – это прекрасная память и работоспособность. За счёт этого ещё как-то держусь. Честно говоря, мне бы другую профессию, да поздно уже. Ничего другого я делать не умею. Я был бы несказанно рад очутиться на твоём месте. Быть может, тогда из меня хоть что-то получилось бы.

Знаете, мне было странно услышать от Стылого столь откровенное признание в своей бездарности. Ему палец в рот не клади – откусит по локоть. Кровушки попить да попортить – тут ему равных нет. Всякий раз он спорил с Бересклетом и со всеми бывшими режиссёрами за каждую роль. Верезжал открытым текстом, не стесняясь других актёров, якобы он достоин только главных ролей. С фиолетовой пеной у рта доказывал, будто только он может сыграть ту или иную роль. А тут при всём честном народе сознался в своей серости. Странно. Как будто весь мир перевернулся.

– И я, Ваня, тебе завидую, – вздохнул Алаторцев. – Я-то насколь тебя старше, а так и не дождался этого чарующего часа… А ты – раз, и готово. В свой день рождения, да ещё на сцене… Душе твоей тоже подсоба – не нужно тащить тебя из какой-нибудь подворотни…

– Ты вообще скажи спасибо, что у тебя душа есть, – назидательно изрекла Бортали-Мирская. – У многих её и нет вовсе. Да ещё застолье организовала! Нас пригласила…

– Перед тобой сейчас такие перспективы открываются – уму помрачение! – восторженно всхрапнула Лиза Скосырева. – Теперь прикоснёшься к настоящей, к великой драматургии!

– Ты это о чём?

– Будешь играть в пьесах, которые сам написал.

– Я?

– Да.

– А я уже что-то написал?

Бортали-Мирская задумчиво покачала головой.

– Все мы пишем свою жизнь, начиная с самого рождения…

Я хотел что-то ответить, но тут вдруг моя Лера напустилась на чиновника Закупоркина:

– Вы зачем пришли? – угрюмо и с раздражением спросила она. – Вы же знаете, что мой муж посредственная бездарность, никчёмный актёр, без денег и честолюбия. В его годы другие уже звёздами становятся. А вы тут какие-то звания раздаёте, дипломы, благодарности… Вам не стыдно лицемерить?

Что?.. У меня прямо челюсть отвисла, брови на лоб полезли, округлившиеся глаза за собой потянули. Как это неожиданно и трогательно… У нас с Лерой, конечно, не всё гладко, любящей и образцовой семьёй нас не назовёшь, но что касается моих актёрских способностей – она всё время старательно твердила, какой я талантливый, как я удивительно и неподражаемо играю, «а в этом эпизоде вообще гениален и восхитителен» – и тому подобное. И вот те раз! Интересно, и почему это я «посредственная бездарность»? Я совсем даже непосредственная бездарность… И вообще, честно сказать, Лера сама по себе замкнутая, неулыбчивая и молчаливая. На людях она не стала бы устраивать скандал. Только дома… Всё в голове моей перемешалось, в груди зарычало, но я, естественно, смолчал. Дай, думаю, посмотрю, что дальше будет.