Мария Ким - Мой телефон 03

– Толкай! – командует Айна и торопится вниз, ловить съезжающую по склону старушку.

Больная кричит, Айна наготове, подхватывает съезжающее кресло, кружится с ним по подъезду, тормозя инерцию, сосед снимает происходящее на телефон.

Под кроссовками разлетаются брызги, водитель включает «дворники» и возвращается на парковку. Вечер, пересменка.

– Вокзальная, 8, это!

– А я говорю, Промышленная!

– Не тот подъезд, Айна! – орет водитель в матюгальник, ай да Айна, даже Красава-Толян доведен до ручки. – Это Промышленная, 8!

– Ты куда нас завез, козел?

Я учусь быстро есть, быстро думать и писать, не забывать, где что лежит, запоминать все и сразу. Захожу на кухню, санитарка возле раковины уступает мне мойку.

– Давай вперед, тебе быстрее надо.

На суточную смену предусмотрены три перерыва по 30 минут, один обед днем, два – ночью. Минуту подняться, три минуты разогреть макароны в контейнере. Дождь за окном продолжает прибивать людей, листья и мусор к асфальту.

«Прибытие на вызов. Доезд 8 минут». Общага аварийного состояния, в коридоре разбросана обувь, сушится белье, плачет ребенок и фантастическая вонь.

– У меня… Вот… Плохо мне.

– Прописки нет.

– Пиши «БОМЖ».

– Я не бомж! Я вот, хату снимаю.

– Давно пьешь?

– С 25. мая.

– И много?

– Литр-полтора в день.

– Козел ты.

– На воровском жаргоне козел – это сын проститутки. – Лицо запойного обретает интеллигентное выражение. – Так что я бы попросил.

– Сказала «козел» – значит, «козел». Топай в машину, сын проститутки!

– Девушка, а это… Меня там прокапают?

– Все вопросы к врачу.

– Девушка, а как вас зовут?

Этот вопрос уже мне. Огрызаюсь:

– Меня не зовут, я сама прихожу.

– Какая-то вы грустная, вроде и симпатичная.

Молчу.

– Нет, вы скажите, что случилось?

– Пациенты разговорами достают.

– Я же от души, думаю, красивая. – Во время разговора пьянчуга смотрит на меня, а разговаривает с ним Айна, голос и внешность в его фантастическом сознании странно перемешались, а тут вдруг разделяются, и он с ужасом переводит взгляд с одного фельдшера на другого.

– О своей поджелудочной лучше думай, – ставит точку в разговоре Айна и хлопает дверью.

Мы наращиваем стены язвительности и цинизма, отгораживаясь от боли, тупости и насилия. Быть злой легко и нестрашно. Я боюсь, что однажды мир станет добрым и пушистым, а я уже не смогу стать добрее.

– А в какую больницу поедем?

– Тебе не все равно?

– Я в четвертую не поеду, у меня там жена умерла.

Обычно фельдшера скорой попадают в вену при любом освещении и тупости иглы, ночью, с закрытыми глазами и со ста метров из арбалета. Я неправильный фельдшер. Я не попадаю ни с первого, ни со второго раза. Вены под иглой ломаются и кровят, раствор льется мимо, надувая под кожей пузыри. Над этой старушкой мы бьемся в четыре руки, залили кровью диван, убили три катетера, доступ есть. Айна рассердилась, зыркает на меня из-под широких бровей, но молчит, при пациенте ругать не положено. Ангинозные боли, как по учебнику, снимаются на игле. Сейчас мы повезем ее в кардиоцентр, и по дороге стенокардия купируется, после чего нас развернут в терапию закрываться гипертоническим кризом. В другой конец города, опять покатушки. Дождь по-прежнему поливает стекла машины. Я скучаю по солнцу.

«Вызывает сама. Причина: парализовало».

– Давно пьешь?

– Четыре дня. Мне нельзя…

– А чего тогда?

– Сорвалась.

Судорога. Больше ничего. Мальчишка с виду, по телосложению – года четыре, движения шестилетнего, речь бедная, невнятная, а выражения взрослые, глаза уставшего старика. Задержка развития. ДЦП.

– Маме больно? Мама заболела?

– Мальчик, принеси стакан воды. Хотя нет, куда тебе. Сиди тут!

– В больницу поедете? Ребенка есть с кем оставить?

– Да, соседка. Или муж.

– Плохо за тобой муж следит.

– Он только бьет, какое там. Родила вот чудовище!

– Мам, я буду скучать!

Женщина вздрагивает.

– Молчи! Что за рвань на тебе опять, почему не говоришь матери, что оборвался? Ты вообще что сегодня ел? – И захромала на кухню, подволакивая сведенную ногу.

Солнце, выглянув на полчаса, снова занавесилось дождем.

– Внимательнее! Быстрее! Точнее! – Айна все еще злится. – На вот, во дворе надергала, – протягивает три полузрелые сливы.

Мы не имеем права на ошибку, и это не мешает нам регулярно ошибаться.

В квартире запах запущенности и небрежности, запахи нищеты и боли. Включаю свет, по углам разбегаются тараканы. Их необыкновенно много, шагу нельзя ступить, чтобы кого-то не раздавить. Хозяин покрыт бородавками от кончиков пальцев до макушки, уродливые кисты размером с куриное яйцо свисают с локтей.