Лада Любимова - Новый день

Открытую агрессию в силу мирного характера он не проявлял, ну, за исключением случаев спасения попавших в беду дев. Но гнев свой выражал в текстах и в музыке. Песни были осмысленными, искренними и часто наполненные протестом. Со временем юношеский нигилизм перерос в поиск смысла происходящего, от того тексты стали поэтичней и убедительней.

Итак, он был предан делу, жаждал признания, славы и богатства. Ему удалось. Им удалось вместе.

Ближе к тридцати Джеймс женился. Семья для него всегда много значила потому, что он не знал, что это такое на самом деле, но узнать хотел. Отца он не помнил толком. Он его видел-то несколько раз. Отец приезжал на огромном грузовике, трепал его по волосам, привозил в подарок игрушечную машинку и уезжал наутро. Как к нему относиться, Джеймс не знал. Он его побаивался. Отец был огромным: Джеймс рядом с ним казался себе ничтожным и незначительным. С мамой отец разговаривал грубо, бывало – кричал на неё, с ним особо ласковым не был, скорее равнодушным. Не брал на руки, не спрашивал как дела. И когда он перестал приезжать совсем, Джеймс забыл, как выглядит его лицо, забыл, как звучит его голос, и ни разу не спросил у мамы, где он и почему не едет.

Мама у него была красивая. Красивая и добрая. И очень сильная. Нет, она была миниатюрной хрупкой женщиной, но заботится о себе и сыне ей приходилось самой, а она кроме красоты и доброты не имела особых талантов, знаний или связей. Они часто переезжали с квартиры на квартиру, питались кое-как. Мама всегда была на работе, но денег всё равно не хватало.

Она приходила с вечной работы, обнимала Джеймса, читала ему книжки, пела колыбельные нежным голосом и говорила, что у них скоро всё наладится – она не унывала. Пока мама работала, Джеймс сидел дома. Один. Он сидел и, чтобы не было страшно, слушал радио – всякую разную музыку. Из-за частых переездов у него не было постоянных друзей. А случайных он не заводил. Он считал, что друг – он один и навсегда. А где его взять, если ты по нескольку раз в год меняешь место жительства и вынужден торчать в четырёх стенах: гулять одному в новом районе в шесть лет ещё страшней, чем сидеть дома, а присматривать за ним было некому. Он сидел, слушал радио и разбирал немногочисленные игрушечные грузовики – отцовские подарки.

Когда ему исполнилось восемь, мама привезла его к своей старшей сестре. Джеймсу нужно было идти в школу, а переезды и недостаток денег этому не способствовали. Тогда мама ему объяснила, что он поживёт у тётки, а она уедет на время, чтобы заработать на лучшую жизнь. Сказала, что будет навещать его, просила слушать тётку и её мужа. Сказала, что они их очень любят и хотят помочь. И что их дети, сын, который был вдвое старше Джеймса, и дочь – вдвое младше, будут ему хорошими друзьями. И что у него будет много новых друзей в школе, много интересных занятий, а ещё любые подарки, которые он пожелает, ведь мама нашла работу на фабрике, где ей будут хорошо платить. Фабрика – далеко, и она сможет приезжать к нему раз в месяц. Она говорила это, стоя перед ним на коленях, и гладила его по лохматой голове. Говорила и вдруг расплакалась. Он впервые видел, как его красивая неунывающая мама плачет. Чтобы скрыть слёзы, она обняла маленького Джеймса, но его было не обмануть. От её тихих всхлипов и слёз, которые текли такими потоками, что намочили его рубашку, он сам хотел разреветься. Но вместо этого он крепко обнимал её и повторял:

– Мама, мамочка, мамулечка…

Это был последний раз, когда он её видел.

На следующий день мамы не стало: автобус, на котором она уехала на ту чёртову фабрику, слетел с трассы в пропасть.

Джеймс молчал три года. Если он открывал рот, чтобы что-то сказать, оттуда вырывалось какое-то бульканье. И он прекратил попытки заговорить.

Тётка здо́рово переживала за него, как и её муж. К нему относились с трогательной заботой, словно к родному сыну – у них была нормальная семья. Повзрослев, Джеймс понял, что в его приёмной семье не то что бы царила любовь, но обитал мир. Простой бытийный мир.

Тётка преподавала в школе математику. Она была строгой, но доброй, как и его мама, – они ведь сёстры. Джеймс молчал, и учёба давалась с трудом. Он всё понимал, был способным учеником, но то, что нужно было произносить словами, ему приходилось писать на бумаге. Его хотели перевести в специальную школу, но тётка не позволила, просила дать ему время. Так – кое-как – он и учился.

И, если предметы ему давались нелегко, то в спортивных играх он был на высоте: в школьную футбольную команду он попал с первого дня. Он играл по правилам, смело, а болтать в игре было лишним. Там он вскоре стал молчаливым лидером по призванию.