Лада Любимова - Новый день

К головной боли присоседилась тупая и щемящая где-то в груди, а в мыслях вихрем проносились виде́ния такого содержания, что Джеймс застонал, собирая непослушное тело на ковре из позы звезды в позу её эмбриона. Но обрывки воспоминаний не исчезали, вызывая чувство, похожее на неприязнь к самому себе.

Зато вчера, прежде чем его поглотил чёрный провал беспамятства, он чувствовал очаровательную смесь горечи, смирения, хмельной непринужденности и нахальства, когда садился в машину с тремя до неприличия молоденькими девчонками. О чём он думал!?

Да ни о чём. Ему было настолько скверно, что ни тяжёлые риффы со сцены, ни бессчётные стаканы с виски эту скверность не устраняли. Пока он слонялся по клубу, поклонницы так и льнули к нему гроздьями сочного винограда. И тут бац – его понесло! Его: приличного семьянина, преданного мужа и скромного парня.

Джеймс на брутального мачо похож не был. Высокий, широкий в плечах, голубоглазый и русоволосый – ничем особенным во внешности не отличался. Разве что задумчивым выразительным взглядом, живой мимикой высокого лба и разными бровями, разными – из-за шрама, полученного во времена лихой юности. Он был крепким от природы и тягал гантели только для того, чтобы быть в форме. Потому выглядел спортивным, подтянутым человеком с таким вот простым лицом.

Шрам он заработал в уличной потасовке лет в семнадцать. Они с Дейном шли ночью по улице, точнее, едва тащились с очередной попойки после концерта в заурядном клубе, а трое молодчиков в тёмном переулке прижимали к стене отчаянно сопротивляющуюся девушку.

С девушками Джейм в ту пору был не в ладах: он их стеснялся, боялся, хотя желал страстно. Он не знал, о чём с ними говорить: в его голове роились аккорды, ритмы и яркая мечта о большой сцене. Но он испытывал рыцарскую потребность защищать того, кого боялся. Женщины казались ему опасными и уязвимыми одновременно. И кричащая, терпящая бедствие дева сразу получила защиту Джеймса, который раскидал обидчиков в один миг. Дейн богатырской силой в юности не славился и делал, что мог: стоял в стороне, выхватив пострадавшую из кучи дерущихся парней.

Девушка оказалась странной: от Дейна вырвалась, наградив его нелицеприятными именами, и помогла попинать Джеймса, который, не смотря на врождённую силу и удачное начало драки, совладать с хулиганами не смог. Избили его тогда страшно, досталось и Дейну. Джеймс неделю провалялся в койке. Обошлось без серьёзных последствий, но шрам, рассекающий левую бровь, напоминал ему всю жизнь о доблестном рыцарстве. И пойми этих женщин после такого.

А музыкальная карьера внезапно и круто набрала обороты.

Молодость. Любимое занятие. Разные города. Интересные встречи. Успех. Воплощение мечты. Это было не просто: бесконечные переезды, концерты, многочасовые репетиции. Сумасшедший драйв. А счётчик пофигизма буквально зашкаливал! Девчонки сами бросались на шею. Тогда не приходилось сидеть за тринадцатью кругами охраны в пустыне собственной славы, а можно было затеряться в толпе и упиваться всеми привилегиями молодых, талантливых и амбициозных. Тогда он и перестал девчонок бояться. Но рыцарское к ним отношение сохранил, ещё не раз получая по заслугам от ревнивцев, покинутых ради страстных объятий с вида застенчивого гитариста с бархатным голосом.

Это было весело. Легко и безответственно. Они были молоды, переполнены жизнью и чужды любым условностям. Грешили они тогда все, даже Ен, мужественно преодолевая смущение. Прекратить образ жизни во грехе, разгуле и бесшабашности значило умереть.

Они были группой, которая играла забористую смесь рока, металла и лирики. Музыка их не громыхала: она была мощной, тяжёлой, слаженной, с захватывающими гитарными партиями, где ритм-секции великолепно дополнялись мелодичными линиями. Их обожали. Армия фанатов разрасталась день ото дня.

Творческий дух не отпускал. Музыка и тексты возникали сами собой. Тексты к песням писал Джеймс. Потому что получалось, потому что никто из ребят не выказывал рвения к этому, потому что всем нравилось то, что он делал. Иногда он играл риффы в одиночестве, искал особые линейки мелодий, делал звук чище, глубже, и раз, сам того не замечая, писал текст. Он мог написать его на салфетке за обедом, или в гримёрке перед концертом, или в дневнике, который иногда вёл.

Внешне спокойный, внутри он кипел. Его возмущали ложь и нелепые условности. Он пытался разобраться в себе и в том, что происходит вокруг. По большому счёту его богатый внутренний мир представлял собой крупномасштабную войну между его ценностями и требованиями окружающей действительности и ещё череду мелких стычек между многогранными сторонами его творческой натуры. Битвы эти порождали сначала неуверенность, затем раздражение и досаду, а дальше – гнев и ярость. Ярость, как способ избавится от неуверенности, как способ получить то, что хочешь: всё или ничего.