Эмануил Бланк - Сочинения. Том 5. Антидепрессант

– А что? Я должен был что-то почувствовать?, – заподозрив подвох, я, снова и снова, прислушивался к себе. Нет. Ничего необычного

– Неужели? Во второй чайник, стоявший от тебя по правую руку, они кучу чистейшего опия добавили. Баксов, эдак, на сто. Это на сто долларов в Туркмении. По Московским ценам, думаю, на всю тысячу зелёных потянуло бы. А тебе-тебе, хоть бы что. Такой товар даром перевели, – зацокав языком и покачивая головой, заключил удивленный Костя

– Однако! Оглядись, шепнул я ему, – Смотри, какой-какой, замечательно-чистый воздух, какие крупные звезды. Какая лунная ночь. – Наши шаги гулко раздавались на пустынной ночной дороге

– Как хочется разбежаться, как в детстве, и полететь, полететь. Эгегей…! Залетные…!, – С этими словами, я, в самом деле, разбежался и подпрыгнул. Чувствуя, как земля уходит из под ног, я полетел

– Чего смеёшься?, – слегка обиженно вопрошал я приятеля, приземляясь

– Говоришь, ничего не почувствовал..? – хохотал Костик, держа живот обеими руками и приседая от изнеможения

– Ты, Эмануил, лучше скажи, как твоя больная спина себя чувствует? – увидев мое недоуменное выражение лица, Костик, вновь, залился неудержимым смехом

Оказалось, я и думать позабыл о невыносимых страданиях предыдущего дня. В голове раздавалась задорная мелодия лезгинки.

Наконец, понемногу, я стал догадываться, что и мелодия, и сильнейший обезболивающий эффект, скорее всего, щедро спонсированы лошадиной дозой чистейшего заморского зелья.

Не чувствуя боли, я осторожно наклонился вправо-влево-вперёд, и, не чувствуя никакого дискомфорта, кинулся в бешеный пляс. Ни до, ни после – никогда, такого дикого неистового танца у меня больше не получалось

Правда, и наркотиков, я больше никогда не пробовал…

Наш дорогой Тирасполь от красавицы-Одессы отделяла всего пара часов езды. Правда, как правило, в переполненном дизеле-поезде Кишинев-Одесса.

В те далекие, послесталинско-хрущевские времена, мои тётя Чарна с дядей Муней жили на Островидова шестьдесят семь, в старом, колодезного типа, одесском дворе с традиционной аркой у входа.

Там присутствовали, и гудящие железные лестницы, и неизменная водопроводная колонка в самом центре двора. Решетка, защищавшая ее сток, была завалена многочисленными арбузными корками. Неподалёку находилось внушительное скопище деревянных туалетов.

Зато добираться оттуда до знаменитых морских пляжей было проще простого.

Большой парк с огромным фонтаном, шумящим свежестью и детскими криками, мы проходили пешком. Затем усаживались в знаменитые трамваи, на выбор, пятый или двадцать восьмой.

Выслушивая по дороге все одесские новости, потрясающие по эмоциям скандалы с бесценными интонациями и неисчерпаемым словарным запасом, мы быстро оказывались в Аркадии или Ланжероне.

За более продолжительное время, добирались в соблазнительную Черноморку. По старой памяти, ее называли Люстдорфом.

По воскресеньям, особенно совпадавшим с Днём Военно-Морского флота, Строителя или другими знатными Праздниками, трамваи так переполнялись разгоряченными потными телами, рвущимися к прохладной соленой морской водичке, что, бывало, сходили с рельс и ложились на поворотах немного отдохнуть.

Из всех пляжей, конечно, выделялась Аркадия. Она была самой аристократичной и благоустроенной. Над песком и морем, легкими ажурными балюстрадами, нависал широкий променад со снующими обнаженными торсами и едва прикрытыми аппетитными женскими ягодицами, озабоченно летевшими в разных направлениях.

Репродукторы надрывались от модной, но не очень содержательной «Улла-Тэрулла-Тэрулла-Тэрулла», прерываемой крикливыми объявлениями о потере очередного ребенка.

После каждого такого обращения, я немедленно начинал внимательно вглядываться в лица пробегавших мальчишек и девчонок

– А вдруг, вдруг, узнаю? – Затем сладостно представлял, как меня, вернувшего потерянное чадо, обнимают растроганные родители и, – Чем черт не шутит!, – фотографируют вездесущие местные корреспонденты

Мечтания быстро рассеивались раздражённым диалогом отца и матери. Они никак не могли обнаружить на песке ни одного мало-мальски пригодного просвета.

Вся поверхность, до самого распоследнего лоскутка, была полностью окупирована телами отчаянных курортников, обожженных солнцем и распластанных по всей раскалённой сковородке самого модного Одесского пляжа.