Андрей Мурай - Весна, лето, осень, зима… И опять весна…

Горе мне, горе. Моя гибкая ветка провалилась в канализационный сток. Я её видел, но достать не мог. Прижавшись лбом к решётке стока, я плакал… Беда не приходит одна, вечером дедушка отказался играть со мной в шахматы. Мы с бабушкой уговариваем дедушку вместе: «Ну, один разок…Но мы же быстренько… ну, пожалуйста…» «Быстренько так быстренько…»– злясь, соглашается дедушка. Мы расставляем шахматы. У меня белые фигуры, но право выступки счастья мне не приносит, дедушка ставит мне мат в четыре хода… «Детский» мат. Дольше расставляли фигуры, чем играли.« А теперь спать», – говорит бабушка. Я расстроен, меня опять обманули взрослые. Я помню их первый обман… Тогда уезжала мама… Я чувствовал, что мама уедет, что я проснусь, а мамы не будет, и я стал капризничать. Я капризничаю больше и больше, я отказываюсь ложиться спать без мамы, меня уговаривают, но я не соглашаюсь ни в какую и вот-вот расплачусь. Наконец, мои условия принимаются, мама ложиться на краешек кровати, я понемногу успокаиваюсь и, обняв маму, засыпаю, но, ещё не заснув окончательно, чувствую, что мама медленно-медленно отодвигается от меня, вместо неё бабушка подсовывает мне подушку, в полусне я полувижу – получувствую обман, но не могу ему воспрепятствовать, потому что засыпаю, обняв подушку…

А сейчас я засыпал расстроенным, и обиженным на весь белый свет…. А почему?! Какой у меня был прекрасный длинный-длинный-длинный детский день! Сколько я узнал! Сколько всего произошло! Ну да, была утром манная каша, так я её и не ел, только поковырял для приличия. Долго сидел в кино – но я же выводил гулять бабушку. Потерял гибкую ветку, но ведь мечта – сделать лук, – она-то осталась. Получил «детский» мат – но потом такой мат я поставил всем мальчишкам нашего двора. Дедушка мной гордился! Он запомнил эти мои триумфы. На семилетие дедушка подарил мне шахматы и подписал на обратной стороне доски после моего имени: «юный шахматист», и, подумав, добавил– «мастер “детского” мата».

Шестым уроком была литература. «В романе «Как закалялась сталь» Николай Алексеевич Островский…», – учительница подозрительно поглядывала на притихших мальчиков, а мы внимательно слушали… Мы внимательно слушали Стадион. Ох, не ко времени эта сталь, эта литература! Ведь сегодня решающий матч. Нашим футболистам позарез нужно побеждать, и тогда мы занимаем первое место и выходим в первую лигу. Вот о чём мечтали мы, а вовсе не об освобождении всего рабочего класса. Чем освобождать весь рабочих класс, лучше освободите наш 5»А» класс от этой литературы. Сейчас, когда живой и зримый подвиг должны свершить на Стадионе наши футболисты, прошлые, из дряблого пальца высосанные подвиги, нас тронуть не могли. Ах, как же хотелось увидеть футбольное поле, заполненные трибуны, наших кумиров, которых мы всех знали по именам, и поддержать ребят в трудные их минуты…

Детских билетов на Стадион не продавали, только взрослые. Стоил взрослый билет деньги неподъёмные – целых семьдесят копеек. Можно было: или прошмыгнуть мимо контролёра, прячась за взрослых («Дяденька, проведите…»), или забраться на дерево, а оттуда через забор… Оба варианта стопроцентный успех не гарантировали: контролёры – глазасты, милиционеры – строги. И если тебя от прохода отогнали, с дерева стащили, смотришь на футбольное поле через щёлку в заборе – на зелёное поле, на яркие футболки своих и чужих игроков, и в душе ярким пламенем разгорается обида.

Вот примерно, как сейчас… Эх, если бы не наша директриса! Что нам стоило сбежать с двух последних уроков. Два дня назад – так и сделали. Но сегодня пришла в класс наша директриса с рыбьими глазами и, тряся классным журналом, предупредила… Связываться с ней никто не хотел, она так может уставиться, такое может сказать, что хочешь не хочешь – заплачешь, слёзы просто сами наворачиваются. Ну, подгадали же нам учиться в такой день, да ещё во вторую смену!..

А ещё обидно, что кончилось лето. Кончилось наше южное, полыхающее, благословенное лето… Только летом врываешься в ванную, открываешь кран, жадно хватаешь губами бьющую струю, льёшь, льёшь воду на лицо и ждёшь, ждёшь пока вода станет холодной… Вытрешься наспех и стремглав вылетаешь из квартиры. «По-оешь», – кричит бабушка, но какое там – есть, просто у нас сдулся мяч и случился небольшой перерыв…

В футбол мы играли на площади. Площадью называлось кочковатое, неровное пространство перед домом, поросшее кустами и редкими деревьями. Деревья мы очень берегли, потому что они были штангами. Летом футбол начинался тёплым утром и заканчивался, когда мяч прятал ранний южный вечер. Уже в темноте шёл спор, с каким счётом окончилась игра – 47:46 или 47:47. Астрономические для футбола цифры на нашем несуществующем табло были обычным делом. Все хотели быть нападающими. Такими, как Пеле! Как Эйсебио! Всем хотелось забивать голы. В ворота уговаривали встать самых мелких очкариков: «Ну, постой, ну, ведь Яшин стоит и ничего. Ты же хочешь быть таким, как Яшин?!»