Лариса Порхун - И вся любовь…

Нет, постоянных отношений ни с кем нет, да оно, может и к лучшему. Да потому… Я ведь был женат, ха-ха, полгода целых. Конечно, развёлся, она ведь мне изменяла на каждом шагу. С чего взял? Да с того, знал, чувствовал… Так что, спасибо, конечно, но больше что-то не хочется в это самое наступать… Хорошее дело, действительно, браком не назовут… Тем более мне и так неплохо… Работаю на себя, от заказов отбою нет… Кстати, я ведь не только с металлом, я и по дереву работаю… Ну, это я просто, чтобы вы в курсе были, если что надумаете… Визитка моя у вас есть? Да-а… Так что всё отлично у меня… Зарабатываю нормально… Дом вот строю, а сад у меня какой, ну вы видели… Живу в своё, можно сказать, удовольствие. А тёлку, если приспичит, всегда найти можно… Да знаю я, я ж их в лицо так не называю…

Нет, мать я не прощу никогда… Да не нужно это мне, да и ей, по всему видать, тоже. Она уже всё решила, отчим сказал, что она бабкин дом на двоих поделила, между Танькой и Витькой, понимаете… Она давно уже меня вычеркнула и живёт себе припеваючи… Ну и я, собственно, не жалуюсь… Да это что-то в горле першит, с утра самого… Ладно, до свидания, в общем, надумаете, звоните…

История вторая. Как же мне повезло

…

Проходите… Сюда, пожалуйста… А, нет-нет, это не сестра – это мама моя… Что вы, не извиняйтесь, меня часто за её сестру принимают, я привыкла уж… Знаете, говорят, это не такой и редкий случай, когда мать и дочь долго живут вместе, и становятся похожи друг на друга. Да, много лет уже мы с ней вдвоём. Папа рано умер, у брата своя семья, а я вот с мамой. Да что тут считать, мне шестой десяток, мамочке – восьмой… Как говорится, арифметика простая. Да я и рада, что так жизнь сложилась. Вы сами посудите, разве плохо, что я в такое сложное время рядом с ней? А она со мной… Ведь страшно жить-то!! Как, почему? Да вы посмотрите, что творится на свете!! Вы какое варенье любите? Это всё мамочка закрывала… Она всё у меня умеет… И шьёт до сих пор, и вяжет, и коврики плетёт, а готовит как!! Она попозже тоже придёт чай пить, сейчас передача её началась о здоровье, она никогда её не пропускает.

Нет, и в молодости не хотела жить отдельно. Никогда и мыслей таких не было. Знаете, как говорят, от добра добра не ищут… Вот-вот… Чего только в семьях не происходит… Женятся, разводятся, детей бедных дёргают, нервы друг другу мотают… Я бухгалтером проработала в институте, так, знаете, чего только в одной нашей бухгалтерии не наслушалась. У одной муж пил, у другой изменял, у третьей ревнивец – постоянного отчёта требовал… Ой, нет… Это не для меня… Вам не холодно ногам-то? А то я носки дам… Да вы не подумайте, новые, мама вяжет, ах да, я говорила уже… А я мёрзну очень… Мама сейчас заварит чай, с травками, она умеет… Я так не могу. Так что, я вот посмотрю-посмотрю, на женщин, что делается-то: та – плачет, та – алиментов никак не добьётся, та – боится копейку потратить, потому что скандал будет дома, да и думаю, как же мне, всё-таки, повезло…

Подходя к своему дому, Кирилл Аркадьевич очень удивился, заметив возле калитки довольно крупного, коричневого пса. Собака посмотрела на него уставшим, исполненным миролюбивого долготерпения взглядом, будто вот-вот собиралась сказать: «Ну, где же ты так долго ходишь, сколько можно ждать? Открывай скорее…» Кирилл Аркадьевич постоял в нерешительности, огляделся в поисках возможных хозяев и, не заметив никого, кто хотя бы чисто теоретически подходил для такой роли, снова посмотрел на пса:

– Ты кто? – не придумав ничего более оригинального, спросил Кирилл Аркадьевич, – Может, потерялся? – подумал мужчина, разглядывая довольно упитанные бока, лоснящуюся шерсть и кожаный ошейник животного. Всё говорило о том, что пёс явно не бездомный.

Собака тяжело вздохнула и вильнула хвостом. При этом весь вид её и особенно выражение глубоко печальных, добрых глаз, словно говорили:

– Долго мы под забором-то стоять будем? Может, потом поговорим?… Кирилл Аркадьевич пожал плечами, словно отвечая, таким образом, своим мыслям, открыл калитку, а затем и дверь своего холостяцкого жилища:

– Ну, проходи, раз пришёл, – не спеша проговорил он, заглядывая в холодильник, – Вот только с угощением у меня не густо, – Ты уж извини, гостей, сам понимаешь, не ждал. Пёс махнул каштановой, ушастой головой, как будто успокаивал:

– О, какие пустяки, не волнуйся об этом, я тебя ничуть не обеспокою, – и быстро прошёлся по небольшой кухне и двум смежным комнатам. Вернувшись на кухню, пёс уселся на задние лапы, и ласково глядя терракотовым глазом на Кирилла Аркадьевича, чуть не сказал вслух: