Алина Пожарская - Записки с Белого острова

– Вечером уже не выберешься? – без особой надежды спросила я.

Мара покачала головой. Я кивнула. Они ведь с Андреем в согласии – у меня шансов нет.

Мы помолчали.

– Знаешь, – сказала Мара, – а ведь мне уже и неинтересно с нашими-то. Как будто они смотрят на всё с цоколя, а я – с верхних этажей. Будто надстройка, что ли, появилась. И я фиг знает, плохо это или хорошо.

– Ну вот это всё, – я показала на экскаваторы и бетонные глыбы вдали, – тоже неясно, хорошо или нет. А у тебя что? Стадион или многоэтажка?

– Скорее церковь, – ответила Мара. Она, как и Тая, религиозна.

На холме у ограды сидел рабочий. Мы подошли к нему.

– Простите, а что тут строится?

– А вон, – ответил рабочий и руками обнял воображаемую толстую гусеницу. И сверху пальцем что-то накарябал.

Я повернулась к Маре:

– Ну ты и Нострадамус. Действительно, храм.

Мара махнула рукой. Мы спустились на дорогу. Слева был МКАД, цвет наших кроссовок было не определить. Они были когда-то чёрными, а стали жёлтыми, как песок, который мы пропахали.

Или как солнце.

В детстве мы ждали, когда же проедет катер.

Волны! Волны!

Чем ближе он проезжал, тем больше были волны. Через них мы прыгали.

Да ненастоящие же, говорили взрослые.

А кого это смущало? С катера нам махали и улыбались.

Мне позвонили на городской.

– Это Аля? – спросили голосом Булата Окуджавы.

– А вы кто?

– А я Егор. Мне Мара с Андреем дали ваш номер.

– А зачем?

– Чтобы мы познакомились, – ответил Егор и окончательно лишил меня аргументации.

– Тебе лет-то сколько? – спросила я.

– Девятнадцать.

– А мне четырнадцать. Ничего?

– Норм, – без намёка на сарказм ответил Егор.

Мы договорились о встрече.

– В общем, – сказал Егор, – подъезжаешь к почте. А там дверь. Такая очень жёлтая дверь.

– И что?

– И ничего. Там и встретимся. Просто запомни: очень, очень жёлтая дверь.

Дверь оказалась обычной бежевой деревянной.

У Егора была колхозная причёска, отчего к нему липнул пошлый эпитет «пшеничные волосы», а ещё поджатые губы и глаза как у нашкодившей таксы. Слушал русский рок, что для меня слишком нежно. Мечты о косухе усердно выдавал за рациональный план на ближайшее полугодие.

– Косуху надо купить, – сказал он, едва мы спустились на квартал вниз и обогнули мою школу.

– Как у Андрея? – спросила я.

– Упаси боже, – ответил Егор. – У Андрея отстой.

Мы шли к пойме. Егор заполнял коммуникационные пустоты напеванием под нос. Я улыбалась.

– Ну и давай дружить, – сказал он.

– Зачем?

– За шкафом.

Мы сидели на спинках скамеек друг напротив друга, между нами надёжно стоял стол.

Здесь всегда чуть прохладнее, чем на том берегу поймы. Там автодорога, тут плакучая ива, утки, тропинка и отстойники.

– Ты что? – спросил Егор. – Боишься, что ли, чего-то?

– Несгораемый? – спросила я в ответ.

– А?

– Шкаф, – пояснила я. – За которым мы будем дружить.

– Вполне сгораемый. Но очень удобный зато.

– Ты ж подожжёшь.

– Я не Герострат.

Егор смотрел и улыбался. Теперь у него глаза не нашкодившей таксы, а таксы, рядом с которой нашкодил кот.

– Чего ты Егора обижаешь? – спросил Андрей на следующий день на переменке.

– Он успел пожаловаться?

– Ты, Аль, так будешь совсем одна, – сказала Мара. – До скончания времён.

Домой я шла в раздумьях. Таял снег, кое-где уже вылезли муравьи.

Сейчас мне нужно было взять «Московского картофеля» в ларьке у дома, прийти домой, для приличия разогреть обед и с чипсами плюхнуться перед экраном. А что ещё-то?

Тут позвонил Егор.

– Что делаешь?

Что делаю. Тепло мне от этого голоса Окуджавы. Однако не надо обманываться.

– Ма-ам, – сказал Егор куда-то за пределы телефонной трубки, – а сделай-ка мне иишенку!

За пределами трубки что-то ответили.

– Ну ма-ам! Ну я весь день катался! Мопед у меня, – уточнил он уже в трубку, – вот и катался.

– А, – ответила я. – Ну молодец.

Однажды мы встретились в клубе, там играли наши ногинские друганы.

– Пошли в Клоаку, – сказал Егор, – тут неромантично.

Клоака – это такой тёмный ход по клубным закоулкам, через каждые двадцать метров выемки с досками для сидения. Как по Клоаке ни пройди – то Тыква с Сашком дерутся, то Мара с Андреем целуются, то Витя-панк с Гробом киряют.

– О! – воскликнул Егор и плюхнулся на первую пустую доску.