Алина Пожарская - Записки с Белого острова

– Какой кровавый синдром? – переспросила я и только сейчас увидела, что стопочка моих тетрадок в углу стола раздербанена.

– Это текст песни, блин, – терпеливо пояснила я. – Брала у Стаса переписать. А то, что прогуляла, – так это просто совпало. Чего нагнетаешь?..

Со Стасом Неотмиркиным у нас френдзона, по счастью, взаимна.

…Олег обнимал маму и таращил на меня левый глаз. Видимо, думал, что так получается устрашающе.

К вечеру мама успокоилась.

– Аля, иди нафиг, – сказала она. – Я всё же куплю тебе телефон, и ходи с ним, как дура. Если не можешь по-хорошему.

От телефона я отбрыкивалась до последнего. Мне он казался чем-то вроде гирь на ногах. Нагнетанием атмосферы в драме жизни. Тучей над хайрастой головой.

На следующий день выяснилось, что Седов собирается валить из школы в лицей.

– А сам ты не мог об этом сказать? – спросила я. Седов был небрит и неприступен.

– Ну тебе же передали? Человек восемь?

– Ясно, – ответила я. И пошла домой. Там меня ждал дедушка, строгий и грустный.

– Я всё знаю, – сказал он. – Ты уже начинаешь портиться.

– Никуда я не порчусь. Седов в лицей уходит.

– Я тоже скоро уйду, – сказал дедушка. – И что теперь?

– У тебя дела? – спросила я. Дедушка Женя отмахнулся.

– Уйду, – сказал он, – я не об этом.

Между поймой и дворами – поле. Промежуточный пункт. Перепутье.

Место, где можно бегать и орать.

В чеканку мы Стопаря ободрали.

Началось лето, а летом у нас начался футбол. Благо Седов в него не играет.

У девчонок с чеканкой оказалось лучше, чем у парней. Мы с Марой и Таей чеканили раз по девяносто: Мара в узких тёмных джинсах, Тая в голубых джинсах брата, я в старых физкультурных штанах. Один не в моде, девять сгорает. Стопарь с трудом дочеканил до девяноста восьми.

– Видали? – крикнул он и торжественно пульнул мячом в небеса.

– Э-э… – сказала Мара.

– Ты что сделал?! – спросила Тая.

– Стопарь, – сказала я, – девять вообще-то сгорает.

Настала тишина. Где-то далеко от нас мяч шлёпнулся о землю.

– А-а-а! – донеслось до другого конца Острова.

– Нафиг ты девяносто девять чеканул? – допытывалась я.

– А-а-а-а-а! – орал Стопарь. В этот момент он был выше самоанализа.

Так вот: в чеканку мы его ободрали. – Зато я вас в футбол сделаю, – причитал Стопарь и танцевал на тощих ногах великий танец досады.

Но горевал он недолго: мы сжалились и согласились на навес, квадрат и прочее. Стопарь воскрес моментально.

– Давайте! Навес! Опа-па! Это называется «полное незнание техники футбола»! Анри! Не спи! Канделя! Прими на́ бошку! Бартез Косая Нога! Зида-а-ан!

Мара у него была Канделя, Тая – Анри, я Бартез Косая Нога – глазомер ещё не выработала, – а сам он, конечно, Зидан. Иногда, в моменты скромности, – Нигматуллин [1] Венсан Канделя, Тьерри Анри, Фабьен Бартез, Зинедин Зидан – игроки французской сборной по футболу на чемпионате мира 2002. Руслан Нигматуллин – вратарь российской сборной на ЧМ-2002. .

Так у нас воцарилась гармония во дворе. Но Мачо Ермоленко с другого двора это не нравилось.

– Ну что вы можете? – сказал он мне, когда шёл домой через наш двор. – Вот я, например, в секцию хожу.

– Ну и ходи, – ответила я. – Микроскоп дать? За нами, инфузориями, наблюдения вести.

– И вообще это, – добавил Мачо, – не бабское дело. Это я тебе доверительно говорю. Как товарищ.

Я наклонилась к Мачо вплотную. Доверительно. Как товарищ.

– А помнишь, – сказала я, – как ты пришёл к нам в третьем классе?

Мачо тут же сник и замолчал. И превратился обратно в Димочку-ребята-познакомьтесь.

А дело в том, что в третьем классе завуч привела к нам пацанёнка Диму с серыми волосами и высоким лбом. Дима приехал с родителями из Ленинска-Кузнецкого, перескочил к нам сразу из первого в третий класс и весь день горько плакал от стресса, вызванного внезапной сменой детского коллектива. Мачо он стал далеко не сразу. И то благодаря тому, что, к примеру, Ирка-модель, которая пришла в пятом, об этом не знала.

– Беляева, – с достоинством сказал Мачо, – ладно, оставим этот разговор. Но не потому, что я испугался. А потому, что это запрещённый приём.

И шмыгнул носом.

Из ржавых хоккейных ворот под липами мы выросли.

– Спасибо вам, родимые, – сказал Стопарь, – Беляева, и ты пару слов скажи!

– И простите, – добавила я. – За то, что столько через себя пропустили.

Стопарь два месяца тренировал меня в воротах. «Замену себе готовлю», – важно пояснял он, втягивая и без того тощий живот. Штрафные Стопарь называл почему-то буллитами – видимо, хоккейные ворота способствовали. А иногда мы шли в поле, где он показывал, как подать через голову. «Для этого надо упасть. На спину!» – орал он, задирал ногу, делал подачу и с видом храброго воина бухался на траву.