Катер и лодка, рискуя столкнуться друг с другом, шли нам наперерез. Мы меняли курс.
– Поворот! – орал папа, и мы дружно перекладывали парус и разворачивали «Нику», уходя от преследования.
– Поворот! – снова кричал он, и мачты наклонялись над волнами так сильно, что казалось, вот-вот и «Ника» перевернется.
И снова «Поворот!»
Я вспомнила последнюю регату. Папа тогда был сосредоточен, золотые искорки солнца мелькали в его глазах. Теперь же, ночью, папины глаза были словно две черные дыры, и оттуда тянуло страхом.
В одно мгновение нам повезло: лодка и катер преследователей всё же столкнулись, катер черпанул бортом волну, и трое бандитов с дикими криками оказались в воде. Преследователи остановились, чтобы подобрать своих. Мы оторвались от погони и почти ушли, но тут порыв ветра хлопнул в парусе, и мы стали терять скорость.
Бандиты оживились и снова начали стрелять. Теперь уже в сторону «Ники». Мама схватила меня, затащила в трюм, затолкав в кладовку, и заперла. Я сидела в абсолютной темноте и только слушала. Вот снова застучали выстрелы. Совсем-совсем рядом, над головой. Хлопнула ракетница. На палубе словно завыл дьявол и снова выстрелы. От страха я не могла сидеть, рухнула на пол, сжалась в комочек и всё повторяла:
– Под Твою защиту прибегаем…
Дальше я почему-то никак не могла вспомнить. Я даже плакать не могла.
Сверху доносился топот чужих ног, вся «Ника» дрожала от них. Потом, среди чужих воплей раздался мамин короткий крик, звуки ударов, папина испанская брань.
Снова и снова звуки ударов, выстрелы, чужой гогот… Мне показалось, что шум продолжался бесконечно. Наконец, я услышала ещё один звук мотора, что-то кричали в мегафон, снова выстрелы, крики.
И тут я совсем обмякла, сердце застучало в самом горле, мешая дышать, и я из полной темноты провалилась в мир вовсе без звуков и мыслей…
Меня разбудил свет. Солнечные лучи падали из люка, отражались в зеркалах и стеклянном шкафу и мягко наполняли безмятежностью всю кают-компанию. Я лежала на диване, укутанная пледом. Рядом на столе в салатной миске поблескивали на солнце пустые ампулы. Ночной шторм утих, «Ника» слегка покачивалась, и я могла поклясться – стояла у причала. Именно так она ведет себя при спущенном трапе. Я пошевелилась и села. В голове закружилось, в глазах потемнело, и я снова повалилась на диван. У меня ничего не болело, но чувствовалась такая слабость и апатия, что я лежала ещё некоторое время, равнодушная ко всему на свете.
Потом я услышала шум снаружи и села. У меня в голове не было никаких мыслей. Очень медленно, как во сне, я начала подниматься на палубу. Солнце ослепило, я вдохнула свежего ветра, и в голове чуть прояснилось. «Ника» была пришвартована у пристани, около трапа стоял полицейский. Я огляделась и тут заметила маму. Она стояла на четвереньках и ожесточенно отмывала палубу.
– Мамочка!
Она подняла голову. Я испугалась. Ее левый глаз заплыл, под ним разливался багровый кровоподтек. А всегда аккуратные ровные губы распухли, на них запеклась корочка. Я отступила назад и чуть не свалилась с лестницы.
– Софи! Солнышко! Ты уже проснулась? – бросилась ко мне мама и хотела улыбнуться, но у неё получилась только болезненная гримаса. Она отбросила тряпку и крепко обняла меня.
– Ты, наверное, проголодалась? Пойдем, я тебя накормлю.
– Где папочка?
– С ним всё хорошо, он в больнице, – подбадривала себя мама. – Ему сделали операцию.
– Мы пойдем к нему?
– Пойдем. Только надо привести в порядок «Нику».
Я оглядела палубу. Она блестела, но, приглядевшись, я заметила бурые пятна. Вот их-то и отмывала мама.
– Это кровь? – спросила я.
Мама кивнула.
– Папина?
У мамы задрожали губы, она схватила меня, крепко прижала к себе и начала беззвучно рыдать.
Я родилась на Таити, где-то между береговой линией и потухшим вулканом.
Мой папа – француз. У него черные кудрявые волосы, смуглая кожа, изысканный профиль и белозубая улыбка. Его родной язык – французский, но ругается он исключительно по-испански. Когда я была ещё совсем маленькой, то думала, что «карамба» – это большой страшный паук и папа зовет его на своих врагов. Папа родился на Корсике. Рано остался без родителей, его воспитывала бабушка. Учился в Париже. А когда вернулся, сам сконструировал и построил «Нику», нашу яхту. О папиной жизни и приключениях можно написать целую книгу, и когда-нибудь я обязательно это сделаю.
Моя мама – ирландка. Самая настоящая: белокожая и медноволосая, а её глаза – изумрудные, словно поля её родного острова.
Читать дальше