Марина Бауэр - Марк и пять копеек

Однажды, давным-давно, мне выпало счастье быть свидетелем разных забавных историй. Персонажи этих историй были люди театральные. Марк например, – театральный художник. Это главный виновник всех историй, можно сказать герой! Невысокий, крепкий Марк воображал, что похож на Наполеона, любил предъявлять для сравнения его портрет, и считал, что внешняя схожесть обуславливает и схожесть внутреннюю.

Вот добрый, милый Марк, насупив брови, стоит привалившись спиной к косяку и сложив на груди руки. Он озирает свои театральные владения, армию деловито снующих работников, и улыбка рвется наружу, но он, морща губы, держит её крепко, и выпускает только наедине, запершись в мастерской, набитой всяким хламом, которую он звучно именует кабинетом. Там он потирает руки, хлопает в ладоши, смеется, поет и клеит что нибудь вонючим клеем…

Или Ольга… умела она пошутить! Ах, Ольга! Белые волосы волнуются от всякого дуновения! Не будь у нее азиатских раскосых глаз, неожиданно ярко голубых, всякий принял бы её за альбиноса. Во всяком случае, вслед ей всегда оборачивались.

Еще – Борис! Он – режиссер и художественный руководитель театра. Большое, красивое тело, голова, знакомая всем по изображениям греческого бога Зевса. Ног у него нет. Все давно к этому привыкли, и не замечали их отсутствия до того момента, когда ему надо было куда-нибудь отправиться. Тогда он цеплял протезы, и тут же все люди в его присутствии чувствовали себя по меньшей мере лилипутами, – так он был велик и высок.

А незабвенная Наталь Санна Шмидт, – полная красивая еврейка, и наверняка, именно с нее когда-то писали живописцы своих Эсфирь, Юдифь и Руфь. Она преподавала студентам историю литературы, театра и искусств. С копной черных волос, вся такая круглая и вальяжная, одним своим присутствием она вселяла уверенность в то, что мир устроен красиво и правильно, и в этом залог незыблемости мироздания. Она часто курила, стряхивая пепел в изящную карманную пепельницу, поэтому с концом зимы её лекции и занятия перемещались в сквер, парк, двор или берег реки. Если в её присутствии происходило что либо «некрасивое», она приспускала очки, поднимала брови и произносила глубоким низким голосом: «То есть?» Тут же все приходило в надлежащий вид и спокойствие восстанавливалось. Её обожали.

Надобно сказать также о бабушке одной рыжей смешливой студентки – Клавдии Ивановне. О! Это была необыкновенная женщина! Ей было чуть за семьдесят, но выглядела она на все двести, – из складок глубоких частых морщин остро сияли глаза, о которых можно было сказать только – синие-пресиние! Уши у нее были огромные-преогромные. Они не торчали, как какие нибудь лопухи, а, напротив, аккуратно прилегали к голове, но были величины необыкновенной – с ладонь. Глаз от них оторвать было невозможно, такие гипнотические уши. Волосы, белые-пребелые, она забирала за уши круглой гребенкой, которая короной венчала её голову. Лицо у неё было натурально как у Бабы Яги, однако обладало вместе с тем невероятным обаянием и притягательностью. Закончив когда-то три класса церковноприходской школы, она знала уйму всяких стихов, прибауток, песенок, присказок, так что слушать её можно было часами. И ругалась она так же необыкновенно интересно: «Причудье ты лешево! Сотона!» – и в сердцах иногда добавляла – «Ох! Доведешь ты меня до белого коленя!» Страшное белое колено очень пугало внучку в детстве.

Ну и студенты…. Это такие замечательные шалопаи от 16 до 20 лет, без которых не обходилась ни одна история, например:

Марк и придатки

В дверях театра навстречу Ольге попался Марк. Выглядел он плохо. Видимо, заболел.

– Что с тобой, Марик?

Марк, схваченный болью, деревянно перешагнул порог, брызнул слезой от Ольгиного участия, и, притиснув руки к животу, пожаловался:

– Вот тут болит…

– Ой, Марик, это у тебя придатки!

Марк поднял взгляд, увидел в монгольском лице Ольги сфинкса с его тайными знаниями, и сразу же доверился его опыту и заботе.

– А что это?

– Это такие женские органы.

– Но я же мужчина!

– Ну, Марик! У женщины есть мужские органы, у мужчин женские.… И те и другие. Ну, ты сам знаешь. Давай поедем домой и вызовем врача.

Так и сделали.

Марк улегся на подстилку в углу, который он себе отгородил, построив высокий, до потолка стеллаж, уставленный книгами, макетами, разными чашками и глиняными фигурками. Он считал, что излишества вроде кровати или матраца портят природу и тело человека, и в быту придерживался спартанских привычек.