Ольга Шлыкова: Кольцо Алишера. Рассказы

А тётю Милу мы похоронили рядом с мамой, и сделали им общий памятник. Теперь, когда я прихожу к ним на могилу, на меня с фотографии смотрят две молодые девушки, которые стоят, обнявшись около цветущего куста сирени.

– А обручальное кольцо Алишера, было ей всегда великовато. – Вздыхал мой папа.

Зина еле дождалась Радоницы, чтобы попасть на могилу матери. Хоронили мать ещё в конце пятидесятых. Отец был жив и справил ей крепкую оградку, под руководством кузнеца Егорыча. А вот поставить памятник не успел. Пришёл однажды с работы и завалился на бок, прямо на пороге, и больше не встал. Семь лет отец лежал. Он не мог двигаться и говорить, но Зина по глазам видела, что он всё слышит, видит и понимает. Они с братом ничего не жалели, пытаясь облегчить участь отца, но инсульт его поразивший, так и не отпустил. Когда он умер, брат легко вынес отца из дома на руках, а перед этим встал с ним на весы. «Всего сорок килограмм в нём осталось…» – Зина горько заплакала. Похоронили его на новом городском кладбище, а мать осталась здесь. Они решили не тревожить её прах, когда односельчане перезахоранивали своих родных, а потом пожалели. Кладбище «отрезали» от села промышленным каналом, который строго охраняли военные, и пускали туда только по родительским дням. И вот Зина стоит у оградки, и гладит ветки молодой сосёнки, без спросу выросшей прямо на могиле. «Мама, мамочка! Как же мне горько теперь. Сашка мой, дурень, совсем обнаглел, пока я на аборт ходила, привел в дом жиличку из Кузьминок, что за рекой, на время половодья – Шурку Забродную, и спал с ней в нашей постели. Я под кроватью кучу резинок нашла, жалел Шурку, или без них не давала. А мне все мозги пропудрил, что не может с ними, вот третий аборт уже сделала. Врач сказала, что больше нельзя, какие-то необратимые последствия будут, на старости лет аукнуться может онкологией». Зина долго не уходила от могилы матери и прислушивалась. То ей мерещился шёпот какой-то, то казалось, что кто-то погладил её по голове. Наконец, Зина вздохнула и сказала вслух: «То ветер шумит, и он же по голове меня гладил» – повернулась и пошла домой. На следующий год перед самым ледоходом Зина продала свой дом, и переехала в городскую квартиру, которую выделили мужу на производстве. За собой оставила только часть огорода, да гараж, для машины сына. Муж Сашка долго возмущался – не привык он жить в городе, но Зина отрезала: «Опять хотел Шурку на постой принять? Обойдёшься». Сашка умолк на недельку, а потом повеселел, и стал являться домой под утро и пьяным в стельку. Оказалось, что в этом же доме получила квартиру та самая Шурка Забродная. Производственное начальство расселяло своих работников из заречных сёл в городские квартиры, чтобы не оплачивать им съёмное жильё на время ледохода, когда паромы стояли. Зина пыталась с Шуркой поговорить, пристыдить её, но ничего от Шурки не добилась, кроме крика на весь двор, что она баба холостая, кого, хочет, того и привечает. Доработав до пенсии, Зина сразу уволилась с завода и занялась огородом. Но не огород был её главной заботой, а сын, который начал заглядывать в бутылку, даже хлеще, чем отец. Жена его выгнала, и Зина старалась отвлечь парня от пьянки всеми доступными ей средствами. И поначалу даже Сашка проникся идеей отучить сына от пагубной привычки – ездил с ним на охоту и рыбалку, вдвоём строили избушку под инвентарь на огороде. Сын устроился шофёром «Скорой помощи», и держался за место, потому что платили там хорошо. Но всё рухнуло в одночасье, когда после очередной пьянки у Сашки случился инсульт. Утром к Зине постучала соседка по площадке, у которой он ошивался в последнее время, и сказала: «Иди, забирай своего деда, он встать с пола не может, и мычит, как бычок недорезанный». Из больницы дед Саша пришёл дурак дураком. Он и раньше любил чужих баб, а теперь словно помешался на сексе. Но уже ничего не мог, поэтому начал беспробудно пить, вовлекая в пьянку сына. Зина устала выслушивать жалобы молодых женщин, которых её муженек лапал за грудь, и говорил всякие скабрезности. Но что она могла поделать. Спиртом торговали сразу в двух квартирах их дома, и Сашка приспособился брать там спирт в долг, а Зина только успевала платить его долги. И сколько не просила продавцов не наливать ему больше, всё равно он ухитрялся где-то напиваться до полусмерти. За вознёй с дедом, Зина упустила момент, когда запил сын. Ей позвонила диспетчер и спросила, почему Евгений не вышел на смену. Хорошо, что рядом с телефоном стоял стул, у Зины подкосились ноги, она поняла, что кончилась её более – менее спокойная жизнь. Она привыкла к дедовым заскокам, и почти не реагировала на его похождения. А тащить двоих из пагубной привычки ей было уже не по силам. Она нашла Женьку в гараже в компании непонятных личностей. Вызвала такси, закрыла гараж на дополнительный замок, и увезла сына домой. Но удержать Женьку дома она не могла. Он был сильнее её и всегда уходил, когда хотел. Со «Скорой» его уволили за прогулы, и он пристроился куда-то на стройку. А там, бутылка после работы была традицией. Сын заваливался домой, что называется «ни тяти, ни мамы», и сразу падал спать. Каким-то чудом он ни разу не проспал, и продержался на стройке около трёх лет. Он так исхудал, что даже отец сказал: – Конечно, он же не ест, а только закусывает. – Тебе виднее. – Отозвалась Зина.