Григорий Вахлис - Полет внутрь

Я взял себе сандвич с туной, майонезом и солеными огурцами, а к нему – бутылку «Маккаби» и, выйдя наружу, устроился на парапете, в узенькой полоске тени. Жара достигла своего дневного пика, но здесь, на ветерке, все равно было лучше, чем там, где под грязно-желтым потолком вяло помахивал вертолетными лопастями вентилятор. Ледяное пиво сконцентрировало на миг растекающиеся мысли, и вдруг вспомнилось – старое желтое «Вольво» принадлежало хозяину «отеля».

Ителла мне все рассказала: никакой не бухгалтер, а приехал с женой. У нее была депрессия и почки, а он за ней очень красиво ухаживал, цветы и все такое… А две дочери живут в Ашдоде. Очень хорошо устроились, приезжали раз или два. А она жила с ним в Хайфе, а потом тут, в «отеле», и устроилась тоже сперва уборщицей, а потом стала кастеляншей, и хозяин… Ах черт, точно! Я тут же вспомнил, как однажды это самое «Вольво» остановилось вдруг на набережной, в нем сидел приятного вида седой пухлый человек и курил сигару. Из-за сигары я его и запомнил, но потом забыл. И к нему в машину села пожилая, пухлая блондинка, я еще подумал – русская. Она закурила сигарету. Я сидел на складном стуле и все видел, как они молча курили. У нее было очень белое лицо с мелкими чертами, и она вся подрагивала, когда, спотыкаясь на своих каблуках, торопливо шла через пляж от машины к пирсу с бутылкой «колы» и длинным сандвичем в бумажном пакете.

Скоро придет зима, народу поубавится. Ителла закончит свои курсы и, сугубо по-деловому распрощавшись со мною, уедет в Тель-Авив, бляди прекратят работу «на пленэре», да и мне пора подумать о себе. Последним, что я увижу тут, будут полосы мусора на песке, сложенные в штабеля пластмассовые стулья и забитая досками дверь.

Запомнилась бутылка с водой, ломаная зубочистка, салфетка для протирания рук и собственная плешь в экране компа. Прямо над экраном ее голова, она спит. Рука придерживает бутылку с минеральной водой, за окном среднеевропейский пейзаж: зеленая муть растительной стены обращается в стеклянную стену, в бетонную стену, в стеклобетонную стену. Выскакивает вдруг серебристая даль, на горизонте лениво вращаются два-три пропеллера на гигантских мачтах. Ослепительно-синие кроссовки на перроне, с вставленной в них малозаметной дамой.

«Германия, Германия: чешу, чешу в кармане я» – пришли вдруг на ум собственные строки.

Помимо трехкилометровой аллеи декоративно искалеченных деревьев, символизирующих победу древнеальпийской цивилизации над еловым лесом, Люцерн поражает посетителя идиотским вокзалом: на крыше авторитетный небожитель, по всей видимости, Зевс, несется в экипаже, представляющем собой ось железнодорожного вагона с приделанными к колесам лебедиными крыльями. Слева и справа от него скрюченные пролетарии старательно прилаживают рельсы к шпалам. Зевс же ленинским жестом указывает путь на противоположную сторону озера, рекомендуя приобрести там предметы первой необходимости: осыпанные бриллиантами швейцарские часы и гигантские шоколадные наборы.

На Пилатус можно въехать по канатной дороге. Чертовски комфортабельная штука. Если оборвется толщиной в ногу трос, будешь еще долго падать любуясь изумительным пейзажем. Вагончики и кресла спроектированы эргономически безукоризненно. Народ вполне приличный, лишь в самом конце, у последней станции, запахло пиццей «Маргарита» – видимо, кто-то, не сдержавшись, испустил газы, но совершенно бесшумно.

Здесь побывали Лев Толстой и Достоевский, Ленин и Бунин. Толстому точно понравилось: по утверждению Н. Н. Гусева, «очерк „Люцерн” был написан в три дня и в дальнейшем не подвергался…»

По хрустальной (какая же она хрустальная!) – по бутылочно-зеленой глади озера скользят (еле-еле ползут) катера.

«Катера, катерки, катерочки служат людям всегда и везде. Не найти на воде даже точки, катерки не нужны были б где» – это уже плагиат. Говорят, в хороших стихах запоминаются хорошие строчки, а в плохих – плохие. Давным-давно ушел из жизни автор, а как помнится! Писал обо всем: о стройках, лампочках, гидравлических прессах – была у него и такая песня. К юбилею кабельного сочинил о верно служащих людям проводочках. Не найти на земле даже точки… А умер, как какой-нибудь Шекспир, – от цирроза печени. Почему это если поэт – обязательно пить?

Идиотское совпадение – продавщица сыров на Grendel-strasse напомнила ей… «Смотри – точно как твоя сучка!» Ведь ничего же общего! Ну продавщица, ну, блондинка… Просто раздражена. Ищет повода. Конечно, ей не позавидуешь. В такие годы женщина нервничает и вовсе без всякой причины – попросту глядя в зеркало. Ну, блондинка, ну продавщица… руки в пластиковых перчатках… И магазин в полуподвале. Квартира не ремонтирована с 1969 года. Какой-то козел приватизировал и сдает: «Работа на 10 000 гривен. Иногородних обеспечиваем житлом» – так и написано «житлом». Мебель осталась от бывшего хозяина-покойника: тахта, гардероб… в окно глянешь – в горле ком. Овраг тот же, деревья в снегу, заборы ломаные… И затылки у них одинаковые – беспомощные.