Константин Сомов - К своим, или Повести о солдатах

Расчет орудия вместе со мной семь человек, меня должны научить при выполнении боевых задач умело ими командовать, а я всех должен не только обучать, но и воспитывать, а они-то, некоторые, этого как раз и не очень хотят, – усмехнулся Князев. – Но ничего, справлялся – где мялкой, где палкой, где сахарком. А еще, кроме орудия, шесть лошадей, которых приходилось нещадно тереть три раза в день. Командиры постоянно расхаживали и проверяли их чистоту. Не дай Бог, хоть пылинку найдут!

Обязанностей у командира орудийного расчета на боевой позиции полный мешок и я сейчас даже почти все помню. Вот, скажем, знаешь ты, что такое устранить наклон оси цапф?

Я отрицательно покачал головой.

– А я знаю, – довольно улыбнулся Князев, – и остальное тоже не забыл. Память хорошая, – пояснил он не без горделивой нотки в голосе. – Да еще обнаружили у меня, по моим расчетам для стрельбы из орудия, математические способности и дополнительно на краткосрочные курсы артиллерийских наблюдателей-разведчиков послали. Это, брат, служба опасная, нужно все время на передовой быть, изучать в стереотрубу расположение огневых точек противника, его живой силы и техники и все это по связи незамедлительно передавать на свои позиции, а оттуда, понятное дело, по противнику шквальный огонь. Мне эта учеба помогла в 42-м немцам крови попортить, но про это потом расскажу.

Значит, отправили меня на эти курсы изучать топографию и прочие науки, да в буссоль – стереотрубу – глядеть, а я только рад тому был. Делать то все одно нечего, а очки набирать, чтобы в армии остаться, надо. Потом вернулся в свой полк, стал служить командиром орудия и тут Зойка-кладовщица мне все дело чуть не испортила. Я паренек видный, а она одна, муж поехал на заработки, да к тому времени уж пятый год на них и обретался, исчез в общем. Ей-то уже годков 35. А мне 22 и я в таких делах на тот момент телок телком был. Но она меня быстро этому делу у себя на складе научила, и к нему на всю жизнь приохотила, поскольку способностей была немалых. Стаканчик поднесла, и я еще выдохнуть не успел, как она уже в атаку. А я и не против. Другое дело, что комсомолец и распутство, подрыв воинской дисциплины и так далее.

И надо бы ее бросить, чтоб себе карьеру не испортить, и бросать неохота. Но тут все случай решил. Выпала мне в жизни козырная карта, как блатные в Воркуте говорили. А если серьезно говорить, привязанность моя к военному делу, сноровка в нем, какую перед войной успел получить, мне потом не раз жизнь спасали. Без этого, да без милости Божьей, конечно, – удачей ее называй, коль хочешь, – мне бы еще летом 41-го крестик был бы с веночком.

А пока вызывают весь младший комсостав в штаб и предлагают нам ехать учиться в командное училище. Да в самую Москву. Так вот я, колхозник бесштанный, стал курсантом московского пехотного училища имени Верховного Совета РСФСР – это первая в стране школа красных командиров – «Кремлевских курсантов» или «кремлевцев», так нас еще называли.

Кроме учебы, охраняли мы правительство, на парадах по Красной площади ходили, во как! Строевой шаг до пятого поту на спине отрабатывали, равнение, поворот, вскид головы – правое ухо выше левого – при подходе к трибуне, где Сталин и другие члены правительства стояли. Шли на параде тремя «коробочками», и в первой такой «коробочке» я был в первой шеренге. Главная задача была обштопать Кремлевский полк, Военно-морское училище, Училище Менжинского и других. Обштопывали, – довольно усмехнулся Князев.

– А Сталина, – прищурился он. – Я не только на трибуне видел, но поближе, проходил он мимо нас, когда при встрече иностранцев в оцеплении стояли. Шел, знаешь, будто в булочную за хлебом, никакой важности. И выглядел как-то по-простецки, в шинели простой, в картузе. Вроде свой, а по плечу похлопать сам не захочешь, рука в воздухе повиснет. Чувствовалась сила какая-то необъяснимая. А вот какие глаза у него были, не знаю, прямо в них я не разу не смотрел, да и желания не имел такого.

Маршалы солидно держались и братишка Буденный, как про него блатные пели, и Ворошилов – «первый красный офицер», и Тимошенко Семен Константинович. Он незадолго до моего поступления в училище маршалом стал и наркомом обороны и Героем Советского Союза заодно. Его я особенно запомнил – здоровенный такой, морда лошадиная, ему бы коновалом работать, а он в маршалы вышел. Вот чего Советская власть может.

Ты не удивляйся, что я про него так говорю, тебя то по-другому, видать, учили, – грустно посмотрел на меня Князев. – Просто через него я еле живым остался, а сколько других в землю задарма легло и не перечесть. И нет его давно, уж двадцать лет как помер, а Северский Донец я ему по гроб жизни не прощу. Давай выпьем, помянем товарищей моих, я тебе про них еще расскажу. А пока про Москву поведаю, какая она перед самой войной была. Это знаешь, наверное, лучший год в моей жизни был, пока я там учился. Москва, проспекты широченные, дома высоченные, девушки в шляпках смешливые, «Рио-Рита» крутится, пиво с раками, мороженное. Эх!