Сергей и Дина Волсини - Лизаветина загадка (сборник)

– Пора мне, наверно, прикрыть эту лавочку, – задумчиво произнес Тимофеев.

Не знаю, решился бы он на этот шаг или нет, но следующее происшествие заставило его поторопиться. Тем же летом, подъехав средь бела дня к своему дому, он обнаружил у ворот Лизавету. Она поджидала его. Рядом стояли ее сумки и чемоданы. Выскочившему из машину, взбешенному Тимофееву она сказала:

– Послушай, мы с тобой муж и жена. Мы должны жить вместе. Не по-христиански это как-то, ты здесь, я там… Давай жить вместе.

Как мог отреагировать на это Тимофеев? С минуты на минуту должна была появиться Няня, и он не знал, что злит его сильнее, чушь, которую несет Лизавета, или то, что она выследила его адрес и явилась сюда, рискуя столкнуться нос к носу с его семьей. Чуть не силком он затолкал ее в машину, но от Няни скрыться не успел. Благо, Няня в глаза не видела бывшую супружницу мужа, а когда ревновала, представляла соперницу нимфой неземной красоты, хрупкой и зеленоглазой, именно такие, она видела, приезжают сюда из России. Только поэтому Тимофееву удалось убедить ее, что эта сумасшедшая русская – клиентка, устроившая скандал из-за непорядка в апартаментах.

Тимофеев рассказал мне, как они распрощались. Он объявил Лизавете, что больше никаких поездок за его счет не будет и между ними все кончено, на этот раз навсегда. На что Лизавета, не роняя слез и не закатывая истерик, ответила, будто и не слышала только что сказанных слов:

– Давай хотя бы съездим к маме на юбилей. Я ведь уже сказала всем, что буду с мужем…

Странная все-таки женщина, закончил рассказ Тимофеев, как мы не понимали с ней друг друга, так, видно, и не поймем никогда.

Вот, что мне было известно о Лизавете. К моменту, когда я садился в самолет, я уже и думать о ней забыл, завертевшись в своих делах, и хотя Тимофеев говорил красноречиво, в моей памяти Лизавета все равно оставалась такой, какой я видел ее своими глазами в тот памятный вечер на выставке – испуганной ланью с трогательным и смущенным взглядом.

Вот почему я не смог признать ее сходу. Уже потом, вспоминая, что рассказывал мне Тимофеев, я понял, что все и впрямь сходится – и ее дородная фигура, и возраст, и одеянье до пят, и деревянные бусы-четки, а главное, ее виновато-жалостливое лицо, за которым стоит непоколебимая твердость. Когда она заговорила со мной, я подумал, что зря она это затеяла, беседа у нас быстро иссякнет – обо мне она мало что знала, а я и не думал распространяться о своих делах и расспрашивать ее о жизни тоже не хотел. Говорить нам было не о чем. Она, конечно, не предполагала, что, как и она, я частенько бываю в Испании. И не догадывалась о том, что мы с Тимофеевым дружим семьями, что дети наши растут вместе – спят вповалку, набегавшись на пляже, и больше всего на свете ждут выходных, когда им позволяется остаться друг у дружки с ночевкой. Она не могла знать, что Тимофеев мне не просто друг, а человек, которого я безгранично уважаю; уважаю за то, что он добился своего, за то, что стал тем, кем собирался стать, и живет так, как сам себе назначил, а не как требовали от него другие. Конечно, все это не приходило ей в голову, потому что в следующую минуту она спросила:

– А вы работаете?

Ну да, работаю.

– Не найдется у вас там местечка для моего мужа?

Какого мужа, не понял я?

– Да для моего Тимофеева. Вы уж извините, что я вас об этом прошу, но он же у меня такой… Все старается показать, что деньги у него есть, но я-то знаю… Сейчас вот сказал мне, что все, последний раз приглашал меня к себе. Больше, говорит, не приезжай.

Она улыбнулась ласковой улыбкой, как будто говорила о каком-нибудь маленьком глупыше, на которого невозможно обижаться.

– Видать, деньги опять закончились. Так-то он добрый… Когда деньги есть, он и билеты мне купит, и подарков надарит. Я говорю, не надо мне ничего, а он нет… Это ж надо, в бизнес класс меня посадил! Добрый он, всегда был таким… Вот только деньги его испортили. Слишком уж он к деньгам стремится… Нехорошо это. Надо принять свою долю, смириться со своей судьбой. Надо жить тем, что Боженька дает… О душе надо думать. В царство божие деньги не заберешь…