Галина Балдина - Вологодские кружева

А Витька Бражников? Как пала у него корова третьей весной от голода, ещё больше стал народ мутить. Ленка-то его, зазноба твоя бывшая, Ксюхе моей у родника плакалась. Тебя всё вспоминает, да жалеет, что за бездельника выскочила: – Не было, говорит, у меня ума! Жила бы за Гришей, горя бы не знала!

– Поздно спохватилась! – отвечает Григорий. – Я ведь не частушечник и не песенник!

Костя согласно кивает: – Вот и Ксюша Ленке Бражниковой то же самое сказала!

И всё же беда Костю стороной не обошла. Григорий, тот исхитрился. Двух коров зарезал, лошадь одну продал и стал середнячком. А к Косте пришли, описали землю, дом, скотину, мельницу и пригрозили: – Не вступишь в колхоз добровольно, отберём всё силой, и поедешь ты, Кистинтин Макарыч туда, куда отец твой Макар телят не гонял!

Особенно усердствовал Витька Бражников – уж больно хотелось ему стать во главе колхоза.

– Ежели изберёте меня председателем, – говорил Витька селянам, – всех богатеев наизнанку выверну! Кончилось ихнее время. У нас таперича равноправие! А не ндравится богатеям холхоз – скатертью дорога! Держать не будем!

Но мужики в Витьке почему-то сомневались. А бабы и пуще того! – Да брехун же он, брехун! – говорили. А Валюшка, жена Григория, принесла мужу весть: – Гришаня, чё я слышала-то? Тебя ведь председателем-то хотят выбрать, а не Витьку!

– Цыц, сорока! – прикрикнул на жену Григорий, но мыслишку затаил: – А може, и правда? И сам уже где-нить, да и скажет: – Я, чё мужики, думаю-то? Пора и мне в колхоз! Куда все, туда и я! Жена, правда, по корове плачет, так вместе с Бурёнкой пусть на ферму и шагает! Кто-то же и на ферме должон работать!

Держались в селе двое – Костя, да пасечник Иван Кузьмич. Знатная у Ивана Кузьмича была пасека, и слава о ней гремела далеко за пределами родного села. Но как-то ночью приехали на пасеку несколько подвод, запряжённых лошадьми. Все ульи, чтоб пчёлы не вылетели, накрыли половиками, и вывезли их на колхозную теперь уже поляну километра за три от дома Ивана Кузьмича. Руководил операцией Витька, а на трясущегося Ивана Кузьмича, который кричал: – «Робята! Да вы чё!» и, протягивая к Витьке, да его сподвижникам, руки, захлёбывался слезами, – идейный борец Витька внимания не обращал. При этом упрекал его в несознательности и пояснял: – Всё, дед! Пасека таперича холхозная! Не только твои дети и внуки мёд любят, наши – тоже!

Когда подводы с ульями уехали, до самого утра плакал на крыльце Иван Кузьмич, а на рассвете услышал старый пасечник какой-то гул. Подняв голову, он увидел рой пчёл протяжённостью метров на сто, а впереди всех летела старая, самая большая пчела-матка. Размером та пчела не уступала крупному шмелю, а двумя тёмными и широкими поперечными полосками матка сразу бросалась в глаза. Семья той пчелы давала до семи пудов мёду, который никогда не засахаривался, а оставался янтарным до следующего сбора. За этим мёдом приезжали к Ивану Кузьмичу аж из самой губернии. Мёд из этого улья Иван Кузьмич качал в специальные бочонки, и если кто-то сильно простывал в селе – ребёнок, или отец его, сосед обычно говорил так: – Хворь твою ничем не вылечишь! Ежели нет у тебя мёду от Ивана Кузьмича, поспешай к ему, у нево на такой случай всегда запасец имеется! Шибко целебный у ево мёд, шибко! На себе спытал!

Иван Кузьмич на пасеке экспериментировал и пытался разводить только таких пчёл, но пчёлы перерождались, и лишь один род давал потомство, где царицей была пчела-великанша.

Пчёлы хозяина своего кусали очень редко, а если и укусит какая – ни волдырей у него, ни припухлости. Почешет маленько место укуса, да тёзке своему – внучку младшему поясняет: – Пчела, Ванюша, злая тогда, когда к ней со злом! А мы с тобой зачем к ней пришли?

– За мёдом! – отвечает пятилетний Ванюшка.

– А думаешь, ей больно хочется отдавать нам мёд? Она ж целое лето нектар с цветов собирала, да в улей его носила. А теперь, когда мёд созрел, мы с тобой тут как тут! Не боишься, если пчёлка тебя куснет? – Иван Кузьмич готовится к выемке рамок и хочет спровадить внука.

– «Не, деда, не боюсь!» – Ванюшке не терпится предложить деду свою помощь, чтобы вечером, когда вся семья соберётся за ужином, с такой же интонацией, как и у Ивана Кузьмича, сообщить отцу-матери и двум сёстрам – Едва управились с дедом! Тот улий, где больсая мама зывёт, стоко мёду дал, скоко три других не дали!

Дед подтверждает: – Да-а, взяток нонче на славу!… И, поглаживая внука по голове, добавляет – До чего ж у нас Ванюшка расторопный! Прям всё в руках у парня горит! И с пчёлками разговаривать умеет. Ни одна его сёдне не укусила!