Он каким-то нервным, дрожащим движением провел рукой около шеи. Я смотрел на его лицо, а он смотрел прямо на меня, но так, как будто это был совсем не я. А кто-то совсем другой. Кто-то, кто, не знаю, тот, кто сказал ему, что их отпускают. И вот он смотрит на меня, уже зная, чем все закончится, уже зная, что забрать их можно, да. Лицо его скривилось и сжалось. Словно ребенок, плакал без слез от кошмара. Старый, с огромной седой бородой ребенок.
– Они же летчики… Муку привезли. А они… Теплые еще.
Он закашлялся. Долго не мог остановиться. Опять закурил.
– Весь кишлак… Женщины, дети, старики… Камня на камне…
Опять закашлялся. Надолго. И каким-то совершенно трезвым, бодрым и даже веселым голосом попросил меня достать еще сигареты.
– Батя, тебе надо бросить курить.
– Я еще в гробу покурю…
– Да, и только потом крышку можно заколачивать, знаю.
В кино здесь нужно вставить сцену с пролетом вертолетов. В предрассветной темноте, когда темноты много больше, чем света, в тишине нарастающим шумом пролетают несколько вертолетов. Просто пролетают. Слышен звук. Видны контуры на фоне предрассветного неба. Бортовые огни не горят. Ничего не происходит. Снова становится тихо.
Я передал ему сигареты. Отец закурил. Я пошел спать.
В прошлом году мы с ним ездили на встречу выпускников его училища. Один рассказывал:.
– Помните же ребят порезали? Я тогда там был. Спрятался в канаве какой-то сточной. Лежал и дрожал, как сучка.
Все уже нормально выпили, и у каждого была какая-то своя история. Мужик рассказывал это и даже пытался усмехнуться, сравнивая себя с сучкой. Но я взглянул в его глаза в этот момент. Улыбка на его лице была не усмешкой. Было хорошо видно, что он до сих пор лежит в этой канаве и вжимается от страха в нечистоты. И он на всю жизнь в этой канаве. И никогда уже из нее не выберется.
Этот день закончился.
Я проснулся оттого, что рядом завелась фура. Шум дизеля не сильно мешал, дизель урчит, как кот, но почти сразу нас начал будить отец. Здесь уже другой часовой пояс. Мы движемся на восток. Здесь пять утра. Дома четыре, совсем ночь. Завтракать не стали. Выпили кофе. На компактной горелке быстро разогрели воду, замешали растворимый кофе с сахаром и поехали. Сперва рулил я. Часа через два остановились около кафе. Отец сходил и купил беляшей. Все кафе вдоль дороги работают «на вынос». Еще одно выражение, сильно изменившее свое значение за последние дни. Мы идем хорошим темпом. Вчера проехали больше тысячи километров.
Похоже, что катер мы увидим и испытаем уже сегодня.
У нас, где я живу сейчас… Нет, никакое это не у нас. У них, здесь, где я живу сейчас, очень много по-настоящему нужных и полезных вещей перестали быть действительно нужными и важными и стали просто игрушками. Развлечениями, которые напрочь утратили свою ценность. Осталась только цена. Оружие, лодки, вездеходы. Они даже продаются в магазинах с вывесками «развлечения» и «отдых». От того, есть у тебя ружье или нет, количество еды в твоем холодильнике не увеличится. Понятно, что в сезон там появится килограмм двадцать косули и кабана. Но эта охота не делает богаче. Добытое животное уже не добыча, не доход дома, не пропитание. Это роскошь, развлечение, доступное немногим. Деликатес. Там, у нас, это добыча. Это настоящая добавленная стоимость. Достаток. Плюс к хозяйству. И ни один нормальный человек не станет тратить на охоту больше, чем эта самая охота ему сможет дать. Простая и понятная на уровне инстинктов экономика. А те, кто охотится ради развлечения, они как-то сразу заметны. К ним нет хорошего уважения. Это заметно в рассказах и охотничьих байках: «А этот приехал красивый такой, ружо у него, знаешь, сколько стоит? Сто тыщ!» Смешны и нелепы.
Вот и катер. Мы как раз на середине нашей дороги. Между западом и востоком этой страны. Здесь проходит невидимая, но хорошо заметная граница. Здесь во всем «нужности» становится больше, чем «красивости». И катер наш не дорогая игрушка. Это серьезный рабочий инструмент. На этой большой реке Томь, на многих ее притоках и на многих озерах, которые есть в этих краях, катер работал, а не развлекал. И теперь он поедет работать на восток. Я не уверен, что Егор с его помощью добудет мяса и рыбы столько, сколько стоит эта лодка. Хотя почему не уверен. Даже если очень приблизительно посчитать на калькуляторе в столбик, добудет. Но главное не в этом. Егор точно знает, какую пользу, какой серьезный плюс он получит от этого катера. Свободу, силу, уверенность. Безопасность. Во многих смыслах. Конечно, и детей покатает, но даже это здесь произойдет как-то по-другому. Ватага ребятишек соберется на берегу со всей улицы. И всех, чтоб никому обидно не было, – всех обязательно прокатит.
Читать дальше