Александра Мираниен - Зелье

– Щенка хотел. Отец не позволил. Ну, я и решил взять и припрятать его. Волки умнее собак.

– Ага, и не только собак… – девчонка зло покосилась на парня и склонилась над волчонком. Тот зарычал, она, подражая, фыркнула-рыкнула в ответ. Щен присмирел, прижав уши. Яда быстро и умело перетянула покалеченную лапку.

– Так, бери его, – сказала она парню, – а лучше оставь. И волчицу.

– Остальной выводок без неё погибнет.

– Дурак, – пробурчала девица, – Пусть! – крикнула она парню.

– Дура, – буркнул себе под нос парень, но ей ничего не ответил. Вскоре он нашёл жердь раза в два больше своего роста и ухватившись за один конец, второй вогнал, целясь в зубья капкана. Сложно было ожидать, что жердь окажется добротной, большая её часть оказалась гнилой, и от удара она сломалась тотчас же, но работу свою выполнила – волчица ринулась на свободу.

– Бежим! – крикнула Яда и дёрнула парня за рукав с такой силой, что тот чуть не рухнул, путаясь в ветках под ногами. Но отбежали они не более пары десятков шагов, остановились, укрываясь за деревом, словно оно могло их защитить от разъярённого животного. Они ждали, как поступит волчица. Той действительно до них не было никакого дела, она подхватила зубами своего подранка и, хромая сама, бросилась прочь.

То, что произошло с ней после, было несчастным случаем. Сломала ногу, а местный лекарь оказался жадным до денег, и результатом нелечения стала не просто хромота – её второй ногой стала палка, на свою ступать уже не могла. Он, как мог, поддерживал её, но в этой девчонке было слишком много гордости. И она ушла скитаться по свету в поисках лекарей, которые смогут справиться с её недугом. В многодетной семье, в которой она родилась, больной был в тягость. Её отсутствие старались не замечать. Не особо и себя радовали любовью ближние в этой семье, так как все себя старались обеспечить, подчас и за счёт другого, родного.

Много лет её не было, и возвращение её было ужасным. Вернулась она ещё больше обезображенная, чем была. Толстая. Больная нога ссохлась. Глаза девушки, но лицо, начиная с носа, словно сползло вниз и сморщилось. Её матери не было в живых уже давно, отца скосил недуг, было очевидно, что дни его сочтены, братья и сёстры жили теперь своими семьями. Как и все в деревне, родные шарахались от неё, называя прокажённой, и с помощью к ней не спешили. Она поселилась в заброшенной, полуразвалившейся хижине в стороне от деревни.

Отца она забрала к себе. И в то время, когда односельчане уже считали его почившим, староста села, перекрестившись, отправился с намерением предложить свою помощь в похоронах. Каково же было его изумление, когда тот, кого он считал умершим, размахивал топором, а уродливая дочь, ковыляя, складывала дрова под навес.

Парень долго не мог заставить себя навестить Яду. Её злой нрав успел узнать каждый в деревне.

Называли странной. Боялись. Дом обходили стороной, но любой знал, что если в какой семье случалась беда с приходом недуга, то во всей округе не найти целительницы лучше. Она не брала платы за свою помощь, и это в людях, как ни странно, рождало непонимание; а то, что не понятно, то пугает, а страх порождает неприязнь. В результате Яда за свою помощь получала косые взгляды за спиной и грязь в виде кривотолков и сплетен.

Она и сама не искала встречи с ним, но он ждал её взгляда, пусть и издалека. Что-то сжимало его грудь в тот момент. Он помнил, скучал. И его не смущал её вид, хотелось снова услышать её голос. Не сразу, но он все же решил навестить её.

Покосившаяся, обрастающая мхом избушка выглядела издалека очень неприглядно. Заваливающаяся изгородь. Он мысленно обругал себя за малодушие. Ей и старику сейчас, наверное, очень нужна помощь.

Но чем ближе он подходил, тем больше убеждался, что все разрушения лишь иллюзия. Дом был добротным, но странно врастающим в окружающую его природу, был одновременно частью и продолжением её. Не то земля на него наползала, не то он сам был частью земли, а мох окутывал его с одной стороны, будто покрывало. Ухоженный дворик скрывала изгородь из странно сколоченных под разными углами, но добротных жердей.

Тишина. Он не сразу подошёл к двери, а заглянул в окошко. Никого не видно, но на столе три чашки и две тарелки. Вот и она сама. Ставит третью и кладёт ложку рядом. Кого-то ждут?