Валерий Бочков - Сады Казановы

Кулик замолчал, приподнял гордую голову и даже слегка выставил вперёд челюсть. Мой ход – пауза оставлена специально для меня. В огне фар косой штриховкой мельтешил дождь, шоссе блестело как мокрая крыша.

– Выходит… – сдавленным голосом имитируя вожделение произнесла я. – Выходит, гроза – это…

Пауза. Его ход.

– Нет, милая, ты – молния!

Кулик посмотрел на меня, пристально и строго, будто прикидывая на глаз мощь моего электрического заряда. Настоящий повелитель стихий и ловец молний. Его ладонь накрыла мою, он притянул её и прижал к своей промежности. Мягкий бугор гениталий оказался весьма средней величины. За окном проплыли дохлые огоньки неведомой деревни, какая-то будка на столбе вроде тюремной вышки, всё это на берегу чёрного водоёма с жёлтым прожектором на той стороне. У Янки Рудневой была личная квалификация мужских гениталий – от «свистульки» до «пушки». Я сжала пальцы, комок под моей ладонью до «пушки» явно не дотягивал.

Кулик перешёл на третью передачу. Движок надсадно пыхтел, в кабине завоняло выхлопом. Мы взбирались на невидимую гору. Кулик развёл колени, ухватив мой затылок, попытался наклонить голову – всё молча. В рёбра – весьма ощутимо – воткнулась ручка переключения передач. Он продолжал давить на затылок. Это что – заветная фантазия или уже какая-то дура проделала тут такой аттракцион? От штанов пахнуло мокрой тряпкой, так воняло в классе после «влажной уборки» – мелом, детским потом и протухшими тряпками. Запах счастливого детства, он с тобой навсегда.

– Мой дорогой, – обратилась я прямо к его гениталиям. – Давай повременим. Если машина влетит в колдобину, то я могу просто откусить его.

Я слегка сжала пальцы. Он убрал руку с затылка – равнодушно. Надулся: мол, тебе же, дуре, хотел радость показать. Щурясь, стал всматриваться в дорогу.

Как можно быть таким убожеством – «монеты из тех сундуков с затонувших испанских галеонов»… Ну как можно произносить такую пошлость вслух, даже если она и пришла тебе на ум?

Я разогнулась, правой рукой нашарила сбоку рычаг, рывком отодвинула кресло назад. С наслаждением вытянула ноги. Не так чтоб длинные, но весьма стройные, кстати, тридцать восьмого размера, с хрупкими лодыжками и мускулистыми икрами, которые переходят в упругие ляжки – не забудь про миниатюрные коленки ручной работы – и упираются в ягодицы: пара крепких и правильной формы ягодиц, далее – убедительная талия (изящная – штамп, но он в точку), грудь среднего калибра – две штуки тоже – с задорными сосками. Что ещё – плечи, руки, с любовью вылепленная шея, лицо, плюс два иностранных языка (один из них – китайский) и надежда, если не на спасение, то хотя бы на вечный покой.

Я бы никогда не смогла работать проституткой. Не вокзальной шлюхой, а настоящей профессионалкой в сапогах змеиной кожи на хищной шпильке – с постоянной клиентурой, графиком у массажиста, в парикмахерской и в маникюрном салоне. Физиологическую часть я бы ещё кое-как потянула, если исключить поцелуи в рот и анал; в конце концов совокупление можно рассматривать как вид аэробики – акт средней интенсивности сжигает триста калорий и считается неплохим кардио для укрепления сердечной мышцы.

Психология – вот что смущает. Как утомительно скучно, боже, как омерзительно было бы погружаться во внутренний содом каждого клиента, распутывать фобии и раскладывать по полкам комплексы, выслушивать нытьё про жён, тёщ и мам, про подружек, брошенных сто лет назад; вникать в кухонную банальщину подленьких измен и незатейливого вранья, да ещё с именами и датами – позапрошлым летом на Кипре, Ленка из маркетинга, Мальдивы-Сейшелы-Канары, Селиванова-стерва из бухгалтерии, круиз, лыжи в Альпах (шале только для своих, русских нет вообще) и конечно же Таиланд и Маринка с триппером – господи, этого не компенсируешь никакими гонорарами.

Я пытаюсь – безуспешно – убедить себя, что отсутствие монетарной составляющей в моих сексуальных эскападах, выводит моё блядство на уровень чуть ли не антропологических исследований, фокусом коих является наблюдение за девиациями и рефлекторикой мужских особей, относящихся к представителям так называемых творческих профессий, на деле же не больше, но и не меньше, чем беспорядочные половые сношения с неумелыми художниками, бездарными музыкантами и посредственными писателями. Под кроватью в папке хранятся трофеи – эскизы и наброски, несколько непохожих портретов, книжки в мягких переплётах с автографами на титульном листе, пара тощих рукописей на дешёвой бумаге и даже самодельный си-ди с невнятной фортепианной сонатой, посвящённой мне. Впрочем, соната как раз получилась ничего. Но всего этого мусора явно недостаточно, чтобы заткнуть дыру в моей душе. Дыру размером с небольшую галактику.