Ирина Чайковская - Возвратная горячка

Да, все у Александра Ивановича и Натали сложилось в ту пору как в романе какого-нибудь Дюма-отца: они едва знали друг друга до его ссылки, перед отправкой в Сибирь она пришла к нему в тюрьму вместе с его матерью – проститься; завязалась переписка, молитвенная и страстная; в Вятке он уже числил ее своей невестой и просил в письме прощения за свой «грех» с Полиной; а потом подоспело это тайное свидание в Москве, в доме княгини, когда подкупленный Кетчером слуга вызвал Натали и они с Герценом, безмолвные и взволнованные, провели несколько незабываемых минут в ее девичьей келье. Эпилогом их романа, также достойным Дюма, стало задуманное и блестяще осуществленное поднадзорным женихом похищение невесты. Зная, что ни отец, ни тем более княгиня не согласятся на их брак, Александр Иванович умыкнул Натали на тройке, привез к себе во Владимир и сумел уговорить тамошнего попа их обвенчать.

Марии Каспаровне казалось, что Адик не поверил ее рассказу; почему-то самые бешеные немецкие романтики признают романтическое только в книгах и даже не предполагают, что оно существует в жизни. Между тем, все это она видела своими глазами или слышала от Натали в 1847 году, по дороге из России за границу, в долгие часы ожидания дилижанса, когда непогода или случайность задерживали их передвижение. Но кажется, Адик так ей и не поверил…

– Мари!

Она в испуге повернулась лицом к мужу. Он приподнялся на постели и глядел на нее.

– Адольф, ты не спишь?

– Мне показалось, ты тоже; я слышал – ты плакала.

– Тебе померещилось, спи.

– Но я не могу спать. Они отняли у меня сон.

– Кто, Адольф, кто отнял у тебя сон?

– Гервеги. Сегодня днем я получил письмо от Георга.

– Да? И что же он пишет? – Она подумала о странном совпадении: она получила днем письмо от Герцена, муж – от Гервега.

– Ничего нового, он пишет все то же.

– Почему же ты так взволнован?

– Там есть одна подробность. Я ее не знал. Она чувствовала, что Адик борется с собой. Ему хотелось с ней поделиться, но одновременно что-то ему мешало.

– Что такое, Адольф? Ты же знаешь, мне все это не менее важно, чем тебе.

– Мари, я не думал, что женщины так коварны. Может быть, я мало знал русских женщин?

Он остановился, перевел дыхание, посмотрел на нее внимательно.

– Ты смотришь, Адольф, как принц Гамлет смотрел на свою предательницу мать. Чем русские женщины так провинились перед тобой или перед Гервегом?

– Мари, они провинились перед Богом или совестью, называй как знаешь. Георг пишет, что он связан с Натали уже три года, еще с Женевы, и она все это время заставляла его молчать. Они обманывали Александра. Георг не хотел, это она его убеждала, что нужно таиться, что Александр ничего не должен знать, иначе не даст согласия поселиться с Гервегами в одном доме… Представляешь – три года обмана! Георг так измучен…

Он взглянул на жену. Она уткнулась лицом в подушку и старалась сдержать рыдания.

Сквозь придушенные всхлипы слышались два слова, смысл которых он, немец, хорошо понимал: «Бедный Герцен».

Апрельским утром 1852 года Мария Рейхель шла на свидание с Эммой Гервег. Свидание было назначено на 12 утра в кафе «Бонапарт». Мария отправилась туда пешком, благо утро было ясное и теплое. Вечером же ей предстояло сесть на ночной почтовый дилижанс, отправлявшийся в Ниццу, – ее звала к себе умирающая Натали.

Время сжалось. Если раньше оно отсчитывалось неделями, месяцами и годами, то сейчас – часами и минутами. Все детство Маши Эрн, проведенное в Тобольске и Вятке, время тянулось медленно и вяло, с приездом в Москву побежало побойчее, а уж когда два возка с четой Герценов, их тремя детьми, Лизаветой Ивановной и ею, Марией Эрн, отправились из Москвы по Петербургскому тракту за границу (а было это всего каких-нибудь пять лет назад!), тут уж время зачастило, закрутилось вихрем и понеслось, не обращая внимания на седоков. За эти пять лет в жизни Марии и вокруг нее произошло гораздо больше событий, чем за все 24 года ее пребывания в России. Ей подумалось, что ее «первая» жизнь так же непохожа на «вторую», как Наполеон Бонапарт не похож на Луи Бонапарта, своего заурядного племянника, недавно захватившего власть и, на костях Второй республики, провозгласившего империю. Вспомнились строчки недавнего герценовского письма: «уже не семья, а целая страна идет ко дну». А ведь бурливое начало революции, приведшей, увы, к нынешней политической катастрофе, она, Мария Эрн, наблюдала воочию. Мало того – она в ней участвовала, если считать участием ежедневное хождение на демонстрации, присутствие на манифестациях и митингах, призывы Viva l’Italia и Vive la France , срывающиеся с восторженных уст. С горячностью юности она вместе со своими «русскими подругами» – Натали Герцен и сестрами Тучковыми, очутившимися в Европе одновременно с ними, под неизменным водительством Герцена, окунулась в веселое, захватывающее дух революционное действо.