Татьяна Норкина: Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая

– Таня! А мама-то знает?

– Знает! Я послала телеграмму!

Надежда Ивановна улыбается, радуется за маму – вот и дочечка из Москвы! Меня привозят не просто в деревню, а прямо к дому. В ограде я вижу маму: ох, она и удивилась! Так руками и всплеснула! Никакой телеграммы не было. Дня через два – безобразная, никому не нужная телеграмма.

А я почему-то не хочу даже вспоминать, что отправляла её из Чупиного города Жуковского, после учхоза к Ольге заезжала. А ещё через неделю мне информация о том, что оператор, не отправивший вовремя телеграмму, строго наказан. Это уже было совершенно излишним.

Я не помню, но почему-то думаю, что немного успела пополоть, поокучивать картошку. Мама работает с 8 утра до 12, затем с 4-х дня до 8 вечера. Такой очень неудобный для мамы распорядок дня держится не очень долго. Я должна хозяйничать: проснуться, вскипятить на газу чайник воды, запарить, сколько надо, комбикорма; немного остудить его и в десять часов утра предложить утятам пожрать. Их много, примерно 30.

Они видят меня на крыльце и громко возмущаются, что я очень долго сплю; норовят влезть на ступеньки. Затем наперегонки съедают тёпленький комбикорм, запивают его водичкой и потихоньку успокаиваются, располагаются отдыхать на травке жёлто-белыми пятнами. Я иду на веранду читать. Ровно в 12.05 открывается калитка, и папа приходит домой на обед. Уточки спохватываются, просыпаются, радуются, бегут навстречу, все они машут своими крохотными крылышками и наперебой объявляют ему, что они снова заголодали.

Но папа читает этот текст неправильно:

– Таня, у тебя утки какие голодные, ты их не кормила ещё?

– Кормила.

– Если бы ты их кормила, они бы так громко не пищали.

Папа подходит к утиному корыту и смотрит. Я тоже смотрю. Утята сразу же всё прекрасно поели дочиста, а щедрое солнышко так старательно высушило всю утиную, с позволения сказать, посуду, что можно быть уверенным: корм был в ней последний раз не два часа, а два дня назад. Ни малейших следов! Я озадаченно разглядываю всё это и очень жалею, что зачиталась и не догадалась запарить для них комбикорм ещё раз, они бы сейчас так не крякали… Мне было вменено в 10 часов покормить уточек; я это в точности исполнила. Я холоднокровно, медленно, с обидой говорю папе:

– Ты уткам веришь, а мне нет. Если они ещё будут врать, я им всем до единой поотрубаю бошки!

Так и сказала!

Папа берёт себя в руки, перестаёт верить уткам, в их адрес произносит разнообразные малоприличные слова, даёт мне деньги и отправляет в совхозную столовую за гуляшом. Сам он мгновенно переодевается и ставит варить на газ большую кастрюлю с прошлогодней картошкой для утят.

– Я бы сварила, – говорю я как-то виновато.

– Да нет, Таня, не в том дело; я и сам не знаю, чем их правильно кормить. Я получу сегодня кормоотходы, примерно часа в четыре отправлю, ты дома будешь?..

Потом мы обедаем и разговариваем о другом.

Я с удивлением замечаю, что в Белоярке Олимпиадой интересуются намного больше, чем в самой Москве. Всё интересно. Мало кто не спросит меня, почему я приехала, а не осталась «на олимпиаде», как будто я выдающаяся спортсменка. Совершенно не завидую Наташе: она ходит по Москве, а в Москве – чудо из чудес – Олимпиада! А зато я дома! Телевизор я не смотрю – Москва в телевизоре совсем непохожая, какая-то чужая, отчуждённая. Да, кажется, он и сломан.

Меня как-то совсем мало тянет работать на звероферму: я слишком хорошо знаю, что щенки не любят вакцинацию; знаю, как они от страха кусаются своими ещё маленькими, но острыми как иглы зубами. Мама не допускает ни малейших разговоров на эту тему – какое совпадение.

Лучше я буду собирать смородину: я выношу в садик низкую скамеечку, усаживаюсь на неё надолго и собираю хладнокровно, тщательно, не спеша, веточку за веточкой. Один день – один куст – одно ведро. Всего шесть кустов; некоторые уже стареют, поражены тлёй. Затем я уставляю частоколом трёхлитровых банок с вареньем длинную полку в кладовке; мама даёт мне ЦУ: то варить погуще, почти джем, то соединять с другими ягодами. Для разнообразия жизненных впечатлений я перехожу было на крыжовник, ягод много – очень сладких, небольших коричневато-бордовых, но острые эти колючки мне в конце концов полностью надоедают. Кроме того, малина.

А в Москве тем временем происходили разные события.

Наши ребята участвовали в эстафете, доставившей олимпийский огонь в Лужники. Их этап проходил по кольцевой дороге; с факелом в руках бежал Иван Полковников, в его свите были Сергей Кумарин, Жорик Какоткин, Лёша Мельничук, Сашка Щеглов, Гриша Мотренко и, наверное, кто-то ещё. Они много тренировались: 1 км дистанции им надо было пробежать за 2 примерно минуты, может, чуть больше. Нарядную белую короткую форму им, говорят, потом подарили. На головах у них были повязки, прямо как у настоящих олимпийских богов!