Полина Прохорова - Казаковские рассказы

– Иринк, что делаешь?

– Да вот цветы решила посадить. Королевские ромашки.

– Да прополола бы сначала, что ж ты посередь крапивы-то воткнула? – хохочет.

– Эх, не моё это. Воткнула, пусть растёт, – Ирина хохотала в ответ, понимая, что её скромные посадки больше для солидности. Вроде как на земле, надо.

Зато Ирина вкусно пекла пироги и отлично шила. В начале летнего сезона по приезду городских, баба Валя всегда получала новое сатиновое домашнее платье и тарелку горячих пирогов. В первый раз старушка опешила, стала отнекиваться от даров. Но отказа Ирина не приняла. Потом уж старушка привыкла, даже ждала свою соседку, непутёвую огородницу-мастерицу. Баба Валя же постоянно угощала их своими знаменитыми бочковыми огурцами и картошкой.

Дети городских приехали через неделю. Вечером бабу Валю позвали к столу пить чай. Стол поставили прямо на улице, во дворе. Иринкина дочь, Оля, из Москвы привезла гостинцев, как всегда, не забыла и про бабу Валю. Персональная коробка зефира в шоколаде красовалась на коленях у старушки, источая тонкий аромат ванили. Солнышко садилось за горизонт, сосны во дворе дома тихонько перезванивались иголочками от лёгкого ветра, сверчки стрекотали где-то вдалеке и аромат горячего чая с мятой и мелиссой окутывал всех сидящих за столом. Беседа шла тихо и неспешно. Оля вышла на крыльцо, она укладывала малышку спать.

– Ух, укатала Валюху. Всё угомониться не могла.

Баба Валя, опешила. И непонимающе посмотрела на Олю.

– Мы доченьку Валей назвали, больно имя красивое, да и редкое сейчас. Вот, наша Валюшка. Баб Валь, ты чего?

Баба Валя улыбалась, а по морщинистым загорелым щекам покатились слёзы.

– Олечка, как ты сказала, Валюшка…Ой. Так Алексей мой всё называл меня. В школе-то, когда учились всё Валюхой кликал, за косы дёргал. А как любовь у нас началась только Валюшей моей, и никак больше. 60 лет назад погиб, а всё как вчера было.

– Баб Валь, расскажи.

Все затихли и приготовились слушать. Василёк, которая за две минуты до этого без умолку верещала с дедом и делилась последними новостями, тоже притихла.

***

– Когда война началась, папку и старшего брата сразу призвали. Через полгода мать получила похоронку на отца, а ещё через годок и братик мой погиб. Мама моя на железной дороге работала всю войну и до самой смерти, а я, как 13 исполнилось, в колхозе помогала. И Алешка мой рядом был. Он всё рвался на фронт сначала, но кто ж его пацанёнка-то возьмет? Мы на картофельном поле помню с ребятишками да бабами, картошку собирали. А голодно. Вроде как, положи одну картошинку в кармашек, покушаешь дома. Нееет! Как же можно? Там на фронте наши отцы, да братья, а мы вроде как обжирать их будем? Вот такие честные были. Потом уж он ко мне женихаться стал, после войны-то. Мать против и не была. А я уж тем более. Парень он работящий, непьющий, красивый. Как взгляну в его глаза васильковые, как услышу «Валюша моя», так и ничего мне больше не надо. Любила я его сильно. Андрюшка-то когда родился, не было нас счастливее. Он меня с роддома встречал помню. Зима, холодно. А на мне пальтишко тонкое, да валенки старые, в руках кулёк с синим бантом. А мне не холодно, мне муж кричит на весь двор «Валюша моя!», и так тепло мне от этого, так тепло. Он тогда мне подарил зефир в шоколаде. Уж где достал? Не знаю, а с тех пор люблю уж очень, грешна.

Баба Валя улыбалась, как маленькая девочка. Но вот по лицу пробежала тень, улыбка растворилась, а вместе с ней и маленькая девочка. Осталась старушка с морщинистым лицом и потухшим взглядом.

– Недолго порадовались. Три года Андрюшеньке было. После вечерней смены в колхозе Алёша мой не вернулся. Искали его три дня, а когда нашли уж… За церковью в камышах у пруда. Избили, да выкинули.

Баба Валя замолчала, слезы катились, катились из глаз. Оля с Ириной тоже плакали, Александр сидел тихо, хмуро, Василёк прижалась к деду ещё сильнее. Баба Валя вытерла слёзы ладонью, вздохнула и продолжила.

– Участковый-то долго разбираться не стал. Ну убили, и убили. Сказал мне, что следов не осталося, кто, да что неизвестно. Бабы судачили, что отец Нинки Афиногеновой, Степан с компанией погуляли. Он тогда крепко выпивал, а как напьётся всегда буянил. Но сплетни к делу не пришьешь. А я и не стала копаться. Я не знала, как жить-то мне дальше. Мамка моя умерла как Андрюшке год исполнился, Алёшиных родителей тоже давно в живых не было. Как хоронили его, я думала в могилу к Алешеньке моему упаду, не могла без него, аж воздуху не хватало. Мужики тогда подхватили, не дали мне. А после похорон ко мне бабушка Лидии зашла, её в селе все уважали и боялися: «Ничо девка не попишешь. Мысли поганые из головы гони, грех это. У тебя сын, радуйся и живи! Слышь меня, Валентина?». Вот так я одна с сыночком осталася. Всё думала, что внучат понянчу на старости лет, хоть душой отогреюся. Не дал Бог.