Романов Ник Одинсон - Каникулы в аду

– Понятно, – сказал я с отвращением перед этим зрелищем и добавил, – что ж, удачи.

Вернувшись домой, я поел и, пока меня не заставили мыть посуду, умыкнул в свою комнату. Закрыв за собой дверь, я почувствовал некое облегчение, как то, что мышь испытывает, залезая в свою норку.

Выкинув сумку в дальний угол комнаты, я ловким движением скинул все книги с кровати на одеяло, заменив их собой. Мама услышала стук от учебников и зашла в комнату.

– Что это было? – спросила она, но взглянув на разноцветную мозаику из обложек, спросила меня. – Зачем?

Я не нашел, что сказать. У матерей удивительно чуткий слух, мне иногда кажется, что они сверхлюди. Тогда я начал оправдываться:

– Я случайно потянул за одеяло, а книги лежали друг на друге… они просто упали. А у меня еще сегодня был нервный день, и эта ситуация… ну я лег, чтоб не нервничать, – говоря это, я кидал свой взгляд из угла в угол, стараясь не смотреть в глаза, такое я видел на канале про животных, это делается, чтоб не вызывать агрессию у хищника.

Мама сразу поняла, что я вру. Но не стала меня отчитывать, подойдя к кровати, рядом с которой я стоял, словно на боевом построении, она взяла одну из моих книг и положила на кровать. Сама присела рядом, посадив меня рядом.

– Я не знаю, что с тобой происходит. Мы с отцом очень волнуемся за тебя и твое будущее. Ты перестал появляться дома, не помогаешь нам, к примеру, сегодня нужно было помочь отцу разгрузить машину с бревнами, а тебя не было рядом. Он потянул спину… – грустно протянула она. – Ты перестал рисовать, читать, помогать по дому. Помнишь, какие красивые рисунки у тебя получались?

Мама смотрела на меня таким взглядом, коим смотрят попрошайки на людных улицах. Ее глаза были мокрыми, а голос дрожал. Я не нашел, что ей ответить, потому просто обнял ее. Говорят, что объятия придуманы для людей, которые хотят скрыть свое лицо, это не всегда так. Иногда ты пытаешься спрятать чужой взгляд, потому как он доставляет уж слишком много боли.

Разговор был окончен. Мама встала и направилась к выходу, но перед уходом уже более сдержанным и отрывистым голосом поинтересовалась, сделал ли я уроки.

– Да, – отвечал я, не желая портить ей настроение еще больше.

После того как мама вышла за дверь, я решил заправить кровать и лечь спать. Как только я привстал, мои глаза набрели на книгу, которую мама заботливо положила на кровати. Я сразу узнал эту книгу, в ней рассказывалось о древних языческих культурах, ритуалах и их истории. Я помню, почему начал изучать ее, это было в отместку родителям за то, что таскают меня в церковь. Вверху открытой страницы было написано: «Кривис Кирвайтис (krivis kirvaitis, нем. Criwe)». Я помню, как читал эту статью, как и многие другие, но понятия не имею, что из этого правда, а что просто очень красивые слова.

Расправив кровать и раздевшись, я лег спать, предвкушая завтрашний вечер.

Ни за что не угадаете, где я оказался на этот раз. Горы! Я оказался в горах. Сидел, свесив ноги с обрыва, и смотрел вниз. Судя по тому, что ветра не было, а высота была приличная, я предположил, что нахожусь в пещере. Также тот факт, что над моей головой был потолок, дополнительно убеждал меня в этом. Странно, но ночь не была особо темной, да и вообще во время всех моих снов погода – это единственное, что оставалось без изменения. Все такой же холодный серый свет, легкая прохлада, все так же нет ветра, периодически начинает казаться, что все застыло, только я ношу клеймо нарушителя покоя.

Я решил посмотреть, какие изменения произошли в моем гардеробе на этот раз. Кожаные сапожки, как и кинжал, я узнал сразу. Но какие-то брюки из толстой и плотной ткани, широкий поясной ремень, накидку, напоминающую укороченное пальто с толстыми кожаными прослойками в районе кистей, шеи, а также на широких участках тела, и капюшон. Все это напоминало мне наряд старого ниндзя. По настоящему меня удивило совершенно другое. Я был как минимум в два раза больше, чем в жизни. Накачанные руки, широкая грудь, объемные плечи – все то, что показывают на соревнованиях бодибилдеров в Америке. Руки были твердые и крепкие, как у человека, привыкшего усердно работать, а шрамы на них вселяли страх даже мне. Невольно дотронувшись до своего лица, я почувствовал острую, как топор, щетину, об такую могла сломаться любая известная мне бритва и некоторые кухонные ножи. Волосы… Их не было! Я всегда носил длинную челку с зачесом, а эта лысина больше подходила солдату, чем мне, хотя очень хорошо подходила моему новому образу. Все это не укладывалось у меня в голове. Решившись, я встал и обернулся.