Гари Забелин - Поющий пёс Глен

Уже начали выдавать чемоданы и, через десять минут по дороге из Сан-Франциско на юг двигалась Тойота Кэмри, которую вел Макс, а на заднем сидении – давешняя “красивая женщина”.

С того момента, когда в холодильнике друзей нашли водку, обернувшуюся водой, прошло ровно четыре года. В этот високосный день из Сан-Францисского аэропорта Максим вез домой жену Машу, которую не видел пять лет, а она везла огромного пса афгана, которого Макс не видел никогда, и, если честно, видеть не хотел.

Максим вел машину на такой скорости, когда все время нужно было поглядывать в зеркало заднего вида, не мелькает ли там полицейский патруль. Это было особенно неудобно, потому что зеркало заднего вида Макс умышленно перекосил так, чтобы видеть в основном Машино лицо, так что полицейскому досталась только узкая и слегка скошенная полоска сверху. Собака вовсе ушла за кадр. Может потому, что не удалось ее поцеловать, или еще что, но Максиму казалось, что эта женщина красивая, но пока чужая. Почти такая же чужая, как красавица на фотографии с которой ты даже не знаком. Максиму казалось, что женщина в зеркале – персонаж из их истории, a вовсе не жена, не Маша.

– Пса зовут Глен, – произнесла Маша и повторила, – Глен, – чтобы муж запомнил. И тут-то Макс сразу вспомнил, что Маша всегда повторяла, что бы не говорила. – Точно, – вспомнил Максим. Она даже нашла этому объяснение – потому что у Макса плохая память. Пока Макс все это вспоминал, Маша видимо решила, что он уже запомнил, как зовут афгана, и продолжила: – Глену вкололи снотворное, но его снотворное не берет, если он не хочет. Так что в самолете Глен боролся с обидой, что ему что-то вкололи и загнали в клетку, а маму не загнали и он не мог ее защищать, потому что она куда-то делась. И только теперь он может маму защищать, потому что они в одном салоне…

Маша только собиралась пойти по второму кругу с этими же объяснениями, как заснула. Точно, вспомнил Максим. Она ведь и прежде никогда не могла уснуть в самолёте, даже если принимала таблетку. Одним словом, пока Глен не спал в клетке, Маша тоже не спала… в салоне самолета Москва-Сан-Франциско и… Максиму стало ее жалко. Макс говорил теперь сам с собой, но, почему-то предполагая, что она слушает. Он не хотел об этом говорить по телефону через океан, но был убежден, что это самое важное. Что первое, о чем она его спросит, будет это:

– Почему? Нас же по-настоящему преследовали, ты же им показал все документы, других же на самом деле не преследовали! Почему же мы не виделись пять лет?

Максим отвечал, теперь от своего имени. Он отвечал, что и сам долго не мог понять. Что те протоколы допросов в КГБ, что ты мне переправила… я их показал не одному лоеру. Они мне говорили одно и то же – нет, за это сейчас убежище не дают. Помнишь, что там было – исторические книги, слежки за нами, разного рода несправедливость. Ну, что я тебе говорю – это то, что было. Понимаешь, к тому времени Штаты уже дали убежище миллиону Советских людей. Появился специальный язык – тоже лоеры изобрели, как-то: допросы в темных подвалах, избиение железными прутьями, и другими тяжестями, неважно чем, но впрямую угрожающими их жизни. Я говорил – не было в 80-х годах железных прутьев. Один лоер мне показал на шкаф с делами и многозначительно добавил – теперь были… История лгала уже не в первый раз. Правда – это не то, что было на самом деле. Пока я был здесь, там на родине убили двух моих талантливых подчиненных, а ты мне написала, что наш Пашенька тоже в опасности и в какой-то момент я что-то понял… я понял, что правда – это категория, которая живет в человеке, на которого еще не нажали. Когда те, кого любит человек – в безопасности. Если же в опасности… может быть, нет такой моральной категории, может не быть…

– Почему же? Нас же по-настоящему преследовали, других же на самом деле не преследовали! Почему же мы не виделись пять лет? – переспросила она…

– Я еще не могу ответить, мне пяти лет мало чтобы понять. Я думаю, проблемы были не только у нас, но и у них – у Штатов. Просто они пытались решить свои и выдать их за решение наших, это называется ostensibility. Я думаю, что это добрая страна… но, чтобы решить свои проблемы она пойдет на все, так что добрая – очень условная штука… Ну, теперь мы подумаем вместе.

В этот момент Максу одновременно попался на глаза спидометр, на нем было 90, и открытые глаза жены – она не спала, неизвестно, как долго. Макс убрал ногу с акселератора и замолчал… Жена вступила с того же места на котором заснула: