Егор Ласкер - Кишкодавка

18+

Инвектива

Кишкодавка. И кишкодавцы

Совпадения с действительностью – действительны. Совпадения имен – случайны, ибо ряд имен ограничен. Совпадения слов с матами и обсценной лексикой непреднамеренны и объективны, ибо таков объект.

Район действия не указан по известной схеме: чтобы не обиделись другие районы. Географические, административные и производственные названия сумбурны и просто красивы.

Десять Заповедей Рыбообработчика

Рыбообработчик не болеет.

Рыбообработчик кашляет, задыхается, пердит или синеет, но идет на работу и на поправку.

Рыбообработчику все по херу, кроме рыбообработки.

Когда рыбообработчик не рыбообрабатывает рыбу, он спит, всхрапывая.

Когда рыбы нет, рыбообработчик тоскует, придирчиво замывается и пенится.

Рыбообработчик переносит понос стоя.

Рыбообработчик цепок.

У рыбообработчика не болят руки, они сладко ноют.

Рыбообработчику необходим мозг. Он им пользуется, чтобы отличить на конвейере белобрюхую камбалу от камбалы палтусовой, желтобрюхой, желтоперой, каменной и сахалинки.

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..

Итого:

Рыбообработчик обрабатывает не рыбу, а неизвестных московских хозяев, поставленных ануннаками для того, чтобы хозяева могли холить и лелеять себя и ещё больше – прячущихся от мирового сообщества ануннаков, отдавая им все человеческое.

Тот, кто благосклонно или смиренно принимает оглашённые выше Заповеди для оглашенных катехуменов рыбообработки – суть рабочий скот; душа его мала, меньше, чем у воробья.

…

Из дверей модуля вышел главный охранник Долгопятов с отчетливыми следами заспанности на лице, хотя и не спал. Поглядел в небо так, как будто хотел поссать с крыльца. Плюнул. Рысканул соловыми пытливыми глазами по сторонам и зашагал без цели вперед, широко разбрасывая ноги, надувая губы и мотая плечами, как сильными обвисшими крыльями. Крылья залетали за спину, к пояснице.

Долгопятов машинально и непроизвольно осматривал пространство перед собой, заводя глаза в закоулки заводского двора. Он отличался пронзительностью и проницательностью. Охотно демонстрировал их, приводя в трепет сильных одиноких и слабых семейных женщин.

Подобно тени отца Гамлета, старший охранник возникал повсеместно черной нелетающей птицей, взметаясь вдруг из-за какого-нибудь угла. И сразу упирался взглядом. Во всё подряд.

Все было в нем хорошо; безусловно, не хватало лишь сплошных железных зубов. И тогда бы – ни добавить, ни убавить.

Был он добр и не злопамятен. А на вид суров, как армейский прапорщик, вынужденно демонстрирующий брутальность, как порноартист большие яйца или хотя бы что-нибудь большое.

Вахтовиков, прибывших на работу с Большой Земли, Долгопятов лично подвергал обыску. Глубоко запуская руки в сумки, шаря у самого дна, искал водку. Шевеля невидимо пальцами, то заводил глаза под лоб, не поднимая бровей, то бросал горячие мутные взгляды в толпу, осматривая замершие тела. Шарил взором по лицам в поисках сконфуженного встречного взгляда, выдающего некий недочет и непорядок в его владельце. Смущенный вахтовик мог дрогнуть в эту секунду и уронить из-под рубахи спрятанную бутылку. На ноги или на пол.

Долгопятов был назидателен и увещевал всех, способных оступиться:

– Мужики! Пажал-ста! Пажал-ста без пьянства. Это плохо кончится. Не смейтесь!

Никто и не думал смеяться. Слушали молча. С тяжелой неловкостью. С неопределенным интересом.

Долгопятов вторил сам себе, напирая на серьезность происходящего, упорно запрещая веселье и легкомыслие:

– Не смейтесь! – (По-прежнему никто не смеялся). – Я уже 20 человек вывел за ворота. Навсегда.

Последнее утверждение звучало зловеще. Навсегда – конечная категория. За ней – забытье и тлен. К чему бы это?

– Пажал-ста!..

…

Мужики с тревогой и тоской осматривали комнату, в которой предстояло жить на карантине. Она казалась маленькой, спертой, забитой железными кроватями и железными шкафами до предела. Шагу ступить негде, не то что – жить две недели!

Дверь захлопнулась резко. Точно прибывших заключили в камеру следственного изолятора. Неужели сидеть без выхода?

А где параша?..

Рыбообработчики угрюмо молчали. В смятении говорили бесполезное безадресное: «Сука!». Надеялись на то, что все же их трудовой путь начнется, минуя карантин. Сразу – в цех! За большими деньгами.