Максим Васюнов - Фабрика игрушек. «Дымные» рассказы

Наконец, появился Леха. Поблагодарил Лилю за то, что «повозилась с парнем», положил коробку жвачки за пазуху, и мы пошли на улицу.

Конечно, я тут же спросил:

– А кто это был?

Конечно, Леха мне не ответил правду:

– Так, одни знакомые. Прости, что тебя втянул в это.

– Во что?

Леха снова не ответил.

– Бабушка нас заждалась, поди! Вот нам попадет! – наигранно съезжал он с темы.

А дальше произошло еще одно, что на всю жизнь поселилось в моей памяти, стало ее маркером, меткой. Леха вдруг прижал ладонь к глазам…

Я впервые видел, как плачут взрослые мужчины. И был потрясен этим настолько, что встал как вкопанный. Ноги отказывались идти. Леха не заметил, что я отстал. Он шагал быстро по мокрому осеннему асфальту, его затылок, шея и спина дрожали. Помню, усилился ветер, он гнал Леху в спину – коварно и жестоко.

С тех пор я не люблю холодный осенний ветер. Он приносит воспоминания о пилораме.

После того дня я заболел. Неделю не ходил в школу. К моему выздоровлению осень окончательно сдала позиции. Было уже совсем мерзко, бескрасочно и морозно. Я шел на уроки с заранее плохим настроением – по погоде. Заводской гудок встретил меня на выходе из подъезда, проводил до тополиной аллеи и повел по ней, ничем не перебиваемый – со стороны пилорамы не доносилось даже легкого стука. Потом в нос мне ударил запах пожарища. Помню, что ноги мои подкосились. И я все понял, ничего не увидев.

На месте пилорамы дымилась свалка угля и почерневшего металла.

С тех пор никого из рабочих я не видел, ничего о них не знал. По району ходили слухи, что пилораму сожгли даже не бандиты, а милиционеры – от греха подальше. Так в те времена было принято, так решались многие проблемы. Что касается Лехи, то его якобы убили. По другой версии он сгорел заживо на пилораме, так как в ту ночь остался за дежурного. Я во все эти байки никогда не верил.

В школу с тех пор я ходил другой дорогой.

Прошло много лет. Я поступил в университет на заочку, устроился работать грузчиком на логистические склады. В одну из первых смен, когда переносил на погрузчик коробки с продуктами, вдруг услышал знакомый голос:

– Ну что, книжку с поэтами-то еще читаешь?

Это был Леха, постаревший, полысевший. Но я узнал его сразу. Вот только как он узнал меня?

– Слышал, бабуля твоя умерла, жалко… А ты почти не изменился. Вон, глаза какие любопытные! – его голос был уже не такой задорный и пацанский, как раньше.

– Ты-то как, Лех?! Говорили, что тебя убили.

Леха рассказал, что у него все отобрали, оставили ни с чем, одного из друзей сделали инвалидом, остальные сами отвернулись.

– Это разве не убили? Жена с детьми ушла. К родне на Украину уехала. Тут вот теперь маюсь. Убили, это ты правильно понял.

Я не знал, что отвечать ему. Говорить о грустном не хотелось – наоборот, я был страшно рад увидеть здесь того самого столяра, который научил меня заколачивать гвозди! Но все-таки где-то на подсознании Леха для меня ассоциировался с горем, со страшными девяностыми годами. А это те воспоминания, к которым мне и моему поколению еще нескоро захочется возвращаться.

– Слушай, а давай выпьем, – предложил я, – на мой участок завезли классный натуральный сок, пару банок распечатаем – за встречу!

– Не, лучше бабку твою помянем! Ее лепешки мне до сих пор снятся! – Леха засмеялся, и мы пошли напиваться соком.

На складе я работал чуть больше месяца, потом уехал на сессию в другой город, там и остался на несколько лет.

По ночам мне еще долго снилась та серая мокрая аллея, противный навязчивый гудок, карканье ворона и сгоревшая пилорама. Во сне я даже чувствовал запах свежего пепелища.

Эта история началась со слов, с которых в наших краях начинаются драки: «А я тебя помню». Только в этот раз к драке ничего не располагало. Я пил с друзьями в местном кабаке; когда друзья вышли покурить, ко мне подсел седовласый пенс, до этого в одиночестве хлеставший коньяк за соседним столиком. Я давно обратил на него внимание: старики – нечастые посетители подобных заведений.

«А я тебя помню, мы тебя с твоими товарищами задержали после мачта», – и тут он озвучил точную дату матча, названия команд и даже то, что в тот день сыграли вничью.

Я помнил, за что нас тогда задержали, помнил, чем все удивительно для нас закончилось, но этого пенса, как ни старался, из памяти не выудил.

– Да ты не напрягайся, я же так просто подсел, лицо знакомое увидел, – тон его был доброжелательным, мягким. И после он разговаривал со мной, как с любимым зятем.