Сергей Щавинский - Подруга – жизнь. Соседка – смерть. Подлинные истории из далекого и недавнего прошлого

За три десятка лет коллекция отца дважды переезжала. В 1969 году, благодаря работе в Стройбанке, ему, наконец, дали двухкомнатную квартиру на проспекте Ветеранов, у самого Таллинского шоссе. Теперь у него появилась своя комната, правда, небольшая. И в эту 10-метровую комнату надо было опять как-то впихнуть всю разросшуюся коллекцию открыток. Вместо массивного канцелярского стола у него был обычный секретер в мебельной стенке.

Его приемные дни по вторникам сохранились, но сюда, на окраину города, посетители приезжали меньше. А каждую среду отец по-прежнему исправно ездил в клуб филокартистов на Васильевский остров.

Мы живем повседневными заботами и, как правило, не очень-то замечаем перемены в своей жизни. А они все-таки наступают. И вот через десять лет, когда у меня появилась своя семья, родился ребенок, нам всем стало тесно и неудобно в двухкомнатной квартире. В это время ветеранам войны разрешили покупать кооперативные квартиры, и отец этим воспользовался, так как ждать получения квартиры по городской очереди пришлось бы еще очень долго. Через года полтора родители въехали в небольшую двухкомнатную квартиру с дурацкими невысокими окнами в доме-корабле на юго-западе, на улице Рихарда Зорге, а мы втроем с женой и дочкой остались в квартире на проспекте Ветеранов.

У нас говорят, что один переезд равен двум пожарам. А родителям предстоял второй переезд за сравнительно небольшой отрезок времени. И не только вещи, мебель надо было перевезти, но всю коллекцию: альбомы, папки с репродукциями, десятки одинаковых пластиковых ящичков с открытками… С пятого этажа одной квартиры – на четвертый этаж другой. Да и я не больно-то был помощником отцу в это время – у меня, как всегда, нашлась неотложная работа.

Но все-таки родители переехали, отец как-то приспособил квартиру для размещения своей коллекции, вписал ее в комнату, которая была побольше (хотя в квартире, мягко говоря, разгуляться было негде), а также во все уголки коридорчика и маленькой антресоли.

Несмотря на изменившийся характер работы отца, все, что касалось его коллекционных дел, оставалось по-старому: и приемные дни по вторникам, и клубные встречи во Дворце культуры Кирова по средам, и подготовка новых выставок в магазине на Невском проспекте.

Правда, в его жизненные планы еще вошла дача, которой он отдавал теперь все выходные дни и свое отпускное время. Этот дом на выезде из Гатчины он купил для своей мамы, моей бабушки, а для нас он фактически стал дачей.

В конце 80-х годов отец, наконец, решил уйти на пенсию и, как многие, счастливо полагал, что вот, наконец, теперь заживет в свое удовольствие. Большую часть времени, пять дней в неделю, он стал проводить на даче, а на два дня приезжал в Ленинград заниматься разными делами, в основном, связанными с открытками, ездил на почту, чтобы отравить и получить письма и бандероли. Ну, и конечно, как всегда, по средам бывал в своем клубе.

Отец был очень деятельным и энергичным человеком, его трудно было представить сидящим без дела – он не любил терять время. И никогда не унывал, всегда был настроен весело и оптимистично. Про таких людей еще говорят, что они остаются молодыми и энергичными всю жизнь, а потом сразу, не состарившись, умирают. Таким был и мой отец.

В конце того года стояла отвратительная погода – уже не осень, но еще не зима, когда одновременно снег не тает, а лужи не замерзают. Мокрый обильный снег шел почти каждый день, и под ногами все время была мокрая каша из снега и грязи. Ноги постоянно были сырые, потому что вся обувь не успевала просохнуть.

В среду поздно вечером позвонила мама и сказала, что с отцом плохо, у него инсульт, он парализован и сейчас лежит в больнице. Оказалось, он возвращался из клуба с кем-то из коллекционеров, и на входе в станцию метро «Василеостровская» ему стало плохо. Он повалился и, бессильный, остался лежать на ступеньках до приезда «Скорой», которая отвезла его в Больницу им. Ленина на Большом проспекте (потом ей вернули историческое название – Покровская больница). Маме позвонил тот самый коллекционер, который был с отцом в этот момент. Когда мы приехали в больницу, отец лежал в коридоре, он пришел в себя, но левая сторона у него отнялась, и говорить он практически не мог. Он беспомощно смотрел на нас – может быть, впервые за всю свою жизнь так жалко и безропотно, а мы с мамой утешали его как могли. Нам отдали его чемоданчик с открытками, с которым он три десятка лет ездил на Васильевский остров в клуб коллекционеров.