Советское время позади. Сейчас – ходи себе спокойно и езди, куда захочешь. Ходи в храмы. В тюрьму не посадят. И креститься можно открыто, и книжки духовные читать, с работы не выгонят, говорила её знакомая. Карьера не пострадает, даже наоборот, сложится успешнее, если, конечно, можно говорить в их городе о какой-то карьере. «Наступило и наше время, – говорила приятельница. – Теперь всё будет по-другому».
И у Ангелины точно всё пошло по-другому.
Городок их – в пяти часах езды от Москвы, в области, соседней с Московской, но в Москву она ездила редко. И училась поблизости от дома, в областном центре. В Москву ехали и стремились многие, но у Ангелины почему-то был страх перед этим огромным городом. Казалось, там так легко затеряться и пропасть, в этом Вавилоне, в этом Содоме, как называл столицу духовник Ангелины отец Нил.
И хотя открывались храмы, а партийные чиновники постепенно меняли свои кресла на какие-то другие, более соответствующие времени места, и сами становились православными, жизнь менялась как-то медленно и тяжело.
Преступности в городке не поубавилось, а даже, наоборот, прибавилось: если раньше парни ходили по вечерам с ножами, то теперь – с пистолетами. И поздно вечером на улице лучше было не показываться.
От старинной части города сохранилась только торговая площадь, остатки гостиного двора и водонапорная башня. Бывшая соборная площадь, на которой вместо храма были большая лужа и памятник Ленину, осталась прежней. Местные активисты хотели храм восстановить, но поняли, что денег на это всё равно не соберут. Хотели памятник Ленину убрать, но и на это не хватило денег.
И всё же несколько старинных храмов открыли, и один из них – недалеко от сквера, и по воскресеньям и праздникам колокольный звон плыл над городком.
Ангелина во всех этих делах и акциях на благо своего города поучаствовать не успела – во-первых, ей было некогда, а во-вторых, довольно скоро стала ездить в другие монастыри и оставаться там подолгу, особенно после того, как потеряла работу. Приехала и в этот – два часа электричкой, два часа автобусом, немного пешком – вот и здесь.
Вообще-то она окончила факультет по швейному моделированию и была уверена, что приобрела профессию не только интересную, даже творческую, но и перспективную. Потом собиралась закончить на всякий случай бухгалтерские курсы, чтобы работать у каких-нибудь появившихся вдруг новых русских, или просто в фирме или в кооперативе, но и этого не успела. Возможно, работать она пошла бы в какое-нибудь местное ателье или на фабрику… Но фабрика вдруг закрылась, не выдержав конкуренции с пришедшим китайско-вьетнамско-турецким рынком.
Зато имя Ангелина, которым она была обязана бабушке и от которого прежде у неё были неприятности, вдруг повернулось к ней благоприятной стороной. И если раньше, в школе, её дразнили ученики, и над её ангельским именем посмеивались надменные учителя, то теперь все замирали как перед чем-то необычным и нездешним. Все минусы этого странного таинственного имянаречения обернулись для неё плюсами.
– Ангелина! Бери, не стесняйся! Это я сама пекла!
Пирожки с капустой и картошкой. Вкусные. А у Ангелины с собой – тыквенная запеканка. И вы тоже берите, не стесняйтесь.
Может быть, кому-то и могло показаться, что живёт она как ангел, но всё же её жизнь была далека от ангельской. У неё даже когда-то был муж. И всё было у них хорошо, пока батюшка Нил, иеромонах монастыря, тот самый, к которому она сейчас и приехала, не сказал ей: «Ангелина, ты во грехе живешь. Муж твой неверующий, и брак твой невенчанный, а это есть блуд, и ты страшно грешишь».
К этому иеромонаху она приехала тогда со своей знакомой, которая долго убеждала её поехать «в монастырь, к старцам». И был он почти как старец, ходил в клобуке, и все шли за ним, бежали, на ходу кланяясь и прося благословения, как будто он настоящий Христос. Да, монах – это совсем другое дело. Он всех выше. Он всех духовнее.
Однако муж её, Славик, любитель мотоциклов и гонок, венчаться наотрез отказался. И монахи в тёмных одеждах у него никакой радости не вызывали. «Вот ещё фигня какая, – сказал он. – Зачем это? Вот когда я стану таким верующим, как ты, тогда и повенчаемся».
И поститься не захотел, хотя батюшка сказал: «У хорошей христианки даже кошка постится». Ангелина так и не смогла заставить поститься ни Славика, ни кошку, и даже не поняла, с кем было труднее. Первый назвал её фанатичкой, а вторая пошла бродить по помойкам. И Ангелина снова поехала жаловаться к батюшке. А он на исповеди развернул перед ней список грехов из какой-то книжки – делала ли то, делала ли это, да такие, про которые она даже не слышала прежде. А он, разложив брошюру, строго водил пальцем, показывал следующий грех в списке, ужаснее предыдущего. Ангелина опускала взгляд, отрицательно мотала головой. Получив таким образом просвещение в области сексуальных извращений, она вышла вся красная от стыда, и потом ещё потребовалось время, чтобы выгнать из головы все образы, навеянные той исчерпывающей исповедью.
Читать дальше