Нана Сила - Один день пьянюшки

Видимо, всё смешалось в этом доме. Словно снежный ком обрушился на середину первого этажа и смёл каждого со своего пути. Наступило обледенение. Такое необыкновенное: с горящим котлом изнутри. Нет, ни одна льдинка не таяла. В тот самый момент разгара пекла, холод добирался до каждой жилки твоего тела-получалось нечто жуткое, как камень твёрдое, как топор тупое. Один раз попав сюда, человек не сможет забыть окружающую обстановку. Каждый день похож на новый, а приходящий на старый. Солнце встало – он лёг. Наконец, старики, дети и главная виновница всей бесовской свистопляски, женщина с глубокими черными, сильными глазами, успокоились. Наступили блаженные, тихие, утренние часы, когда без замирания сердца и дрожания рук, они садились за огромный деревянный стол пить Краснодарский чай. К чаю относились особенно трепетно, как к старинной, традиционной трапезе и, потому заваривали его сами. Сначала выходил седой лысоватый мужчина, отец, пропивший и прогулявший свою жизнь беззаботно и красиво, но, видимо, когда-то упустивший младшего сына. Он небрежно и строго садился на диван (всегда около пианино), брал в руку уже подготовлено лежащую в нужном положении чайную ложку и доставал из банки любимое варенье из алычи. Когда он пил, все молчали. Только после ухода главы семейства, к трапезе приступали все остальные. Семья была большая, что может дать основание вспомнить про великое дружелюбие, теплоту и любовь между членами семейства. Однако за действительно широкими и красивыми улыбками скрывалась невыносимая боль и утрата.

– Доброе утро, – поздоровалась бабушка.

– Доброе, – сухо ответили ей.

В два слова были вложены надежды на вселенскую доброту, на взаимопонимание. Тонкой струной натянутые надеждой два слова.

Было у этой кудрявой женщины два сына: один толковый, другой дурак (так родители сами его и обозначили). Как и полагается, привели жён когда-то: одна толковая, другая дура (так уж повелось). Понарожали детей (тут уж получились толковые все). Только вот у дураков с жизнью редко складываются ладные отношения. Пил дурак, так пил, будто и не живёт вовсе. Всё его существо рыдает и кричит: «ну его всё и всех к черту». Сердце изнывало у дурака от тоски. Бывает, лежишь ночью и слышишь, как воет, словно волк, и ты постанываешь вместе с ним, стараясь заглушить свою боль молчанием. Думаешь тщетно: «а вот разделю вместе с ним страдание, и отпустят ему грехи мирские, и завоет глядишь по-другому – по-человечески». Тут ты и ошибаешься: человеческий стон страшнее животного-у этого дикий, охотничий, даже если грустный. У человека другой: окутывающий, заражающий, многоголосый. Бежишь, сломя голову, авось почувствует, что ты рядом, что вы вместе. Смотришь в глаза, и где-то за пеленой стенок зрачков виднеется облик, похожий на человеческий. Ты его ищешь, зовёшь, пытаешься запечатлеть, а он оказывается так далеко. Эх, девочке звезды с неба не надо, только бы увидеть снова его тёплый взгляд. Никто бы не мог подумать, как бывают безутешны слова родных людей. «В человека словно вселяется нечистая сила. Нет. Точно вселяется», -проснулась в поту от тяжелых мыслей его дочь. Долгие детские годы её мучает причина болезни своего отца. Она наивно, по-доброму верит в его исцеление, что сама, можно подумать, заболевает. Вспоминая отрывками театральные сцены черных человечков, она вдруг останавливается. Ярче всего в её сознании всплывает одна, короткая, но до того жуткая, до того брезгливая: хорошо прижившаяся в лабиринтах мозга. Пару лет назад, когда ещё квартира второго этажа была похожа на что-то живое и пахла пусть не свежими, но тюльпанами, девочка сидела за кухонным столом и строчила новое сочинение по литературе, искренне веря, если на среднем пальце появится мозоль-она станет настоящим, а главное заслуженным журналистом.

Тем временем внешние шумы были такими же обыкновенными: мама вешала белье, пока ее супруг искусно изображал змею на холодном полу холла. Его ноги, как лапша, извивались и никак не могли «найти в себе» силы подняться и лечь наконец на долгожданную кровать. Зачем-то понадобился весёлому пьянюшке третий этаж, и он решительно напряг все свои мышцы, чтобы преодолеть высокую, вздёрнутую лестницу. Однако с каждой попыткой не выходило. Тяжело вздыхая от заедающей усталости, мама тщетно уговаривала пьянюшку бросить это сомнительное дело и уложиться спать. Старшая дочь вспоминала: «не знаю, не помню, в какой момент моё дыхание вдруг остановилось, жизнь будто перестала существовать, и временные рамки расширились.