Юлиана Аверкиева - Мозаика чувств

И засыпает. Во сне боль, от которой голова будто еще немного – и расколется на части, – не проходит, а только затихает, как и дыхание Веры Алексеевны. Сны ей видятся тяжелые, рваные, точно бегущие по небу облака за окном комнаты. В глубокое забытье она впадает – так, что и услышать звук открывающейся двери нельзя, и шагов заботливой соседки.

Марина заглядывает в комнату: Вера спит, свернувшись почти в клубок – не шевелится. Совсем плоха стала – женщина цокает языком. Где, спрашивается, та энергия, огонек, любовь к каждому дню? Пусть у Веры никогда не было… как бы это сказать?.. приспособленности к жизни – она всегда за мужем была, или с мужем, а одна совсем не умела, Марина это хорошо знала, – только раньше Вера радовалась этой самой жизни, простодушно, по-детски, а оттого – искренне, хоть ничего в ней, кроме любви, не понимала.

– Вер, ну нельзя же так! – спорила Марина, смотря на счастливую подругу, чистящую костюм Федора. – А о себе подумать? Вот чем ты хочешь заниматься? Давай мы тебя устроим в столовую, как раньше, я с заведующей Ниной Васильевной хорошо знакома, не откажет… Ну чего ты молчишь? Ведь жизнь – это не только любовь!

– Как же нет, Мариночка? Если Бог есть любовь, как же это жизнь не может быть любовью?

Марина неодобрительно качала головой – что тут скажешь? 40 лет, ума нет. А вот любовь у нее – есть! О чем тут разговаривать?

Женщина подходит к кровати и вглядывается в лицо Веры, словно пытаясь оценить ее душевное и физическое состояние одним лишь пронзительным взглядом. Затем, немного нахмурившись, ищет глазами, чем можно укрыть подругу. Не найдя ничего при беглом осмотре, подходит к шкафу, осторожно открывает дверцу, но та предательски скрипит – взвизгивает высоким голосом, будто почуяв чужую руку. Достать одеяло не успевает – из-за спины шелестит голос Веры:

– Здравствуй, Мариночка.

Марина быстро хватает стеганое одело и подходит к подруге. Укрывает и говорит:

– Ну, рассказывай. Как сходила?

Вера сопит – совсем как маленькая – натягивает одеяло на голову: одни глаза блестят неясными осколками неба. Голос раздается приглушенный – словно из-под сотен каменных плит, такие в нем тоска и надлом.

– Перед Федором – стыдно. Не сдюжила, не смогла, – нос засопел громче. – Характер не показала, Марина! – а ведь Федор всегда меня этому учил… Что рассказывать? Даже слушать меня не стали. Начальник – едва не пришиб, так я ему противна со своими бумагами была. Убралась из кабинета вон. О себе-то подумала, а Федю – не отстояла. Не отстояла!

К концу незатейливого пересказа недавно произошедших событий интонации Веры Алексеевны приобретают уже знакомый плаксивый оттенок. Поэтому Марина, последний раз ревевшая классе в третьем, только вздыхает, глядя на окончательно скрывающееся под одеялом лицо подруги.

– Ну и гад он уссурийский, вот что!

Сначала шуршание, затем то, чего и добивалась Марина:

– Почему уссурийский? – улыбка непонимания и любопытства Веры.

– Да редкостный потому что… – Марина деланно хмурит брови, так что две ломаные линии морщинок живо пролагают себе дорогу на тонкой коже. Но затем прыскает от смеха – обаятельно и до того заразительно, что Вера тоже не может сдержаться и начинает смеяться, впервые за все это время. Сначала тихонько, будто проверяя свои силы – могу ли еще, способна ли? – а потом все громче и громче, поднимая перезвончатый смех до потолка, разрывая им стены… Марина смеяться перестает: лицо Веры перекатывается по дивану – туда-сюда, туда-сюда – как будто начинает жить своей жизнью, отдельно от тела, судорожно вздрагивающего от хохота. У Веры случилась настоящая истерика, и такое Марина наблюдает с ней впервые.

– Вер, ты чего, перестань! Соседей с ума сведешь!

Однако она боится, что это Вера – ее милая, всегда тихая, спокойная Вера – сходит сейчас с ума. Приняв решение за считанные доли секунды, она ударяет ее рукой по горящей щеке – резко, наотмашь. Взгляд Веры фокусируется на взволнованной женщине, голова перестает дергаться. Вера Алексеевна глубоко вздыхает.

– Прости… я сегодня сама не своя. Да и не только сегодня, – спешно прибавляет она, заметив приподнятую бровь подруги и уже готовые сорваться с ее губ слова. – Понимаешь, я смотрю вокруг – и как будто ничего больше не вижу. Растеряна… куда идти? А главное – зачем? Без него…

– Ты-ты-ты-ты-ты! – любимый способ Марины прерывать собеседника – изображать пулеметную очередь речевым аппаратом. – Все это звучит, конечно, хорошо, трагично так – хоть бери и роман пиши – только у нас тут совсем другая история, Верочка! Пора выбрасывать дурь из головы – и идти уже, наконец, в столовую! Работа – вот лучшее лекарство!