Александр Телегин - Над меандровой рекой

Санька, высокий, худой мужик пятидесяти семи лет, с рыжевато-седыми бачками, нервным тиком, встречающийся трезвым так же редко, как краснокнижные виды флоры и фауны, работал ещё недавно медником в мастерской, и был источником постоянного стыда всего своего семейства.

Молчаливый Петька, вчерашний механизатор, высокий, сутулящийся, белобрысый, длиннорукий, с красным лицом, смотрел на мир с такой смущённой улыбкой, будто только что совершил что-то непристойное.

Слесарь Мишка Суриванов, напротив, был болтлив, невысок ростом, широк в плечах, пузат и характер имел изменчивый, отчего все мы, сельские собаки, не знали, даст ли он нам пойманную рыбку или пинка под рёбра. В детстве он заработал себе кличку Кастрюля за то, что, забравшись с такими же сорванцами, как он, в магазин, украл не конфет, не лимонаду, а кастрюлю для мамки.

Петька вытащил из полушубка прижатую к сердцу бутылку водки, а Мишка, купивший порцию готового шашлыка в пластиковой одноразовой тарелочке, водил её перед своим носом и жмурился, как наш кот Василий на почёсывание за ушами. Усевшись на корточки, они поставили посудинку перед собой на снег, и Мишка, видимо продолжая прерванный разговор, сказал:

– Вот ты, Санька, Кручинина мироедом назвал, а он в нашем селе первый олигарх! И на церковь в Райцентре денег дал, даже в газете об этом писали!

– Как будто олигарх не может быть мироедом! Это я тебе во-перв ы х говорю! Во-перв ы х! А во-вторых, какой он олигарх?! – Аптекарь вшивый! Вот у меня прадед был настоящим миллионером! На церковь не давал – сам строил! А был… Всего-навсего пекарем! Но!… Но! – Санька сделал многозначительную паузу, подняв указательный палец. – Не простым пекарем!

– А каким же? Золотым?

– Да я бы сказал, больше, чем золотым! Он держал пекарню в самом Санкт-Петербурге! Выпекал такие пряники, что зашибись! Вот только рецепт наша семья утратила. Знаю только, что тесто он закатывал в дубовые бочки и выдерживал шесть месяцев в погребе при постоянной температуре – четыре градуса!

– По Кельвину, или Фаренгейту? – оскалился Мишка.

– Дурак, по Цельсию, конечно! – отмахнулся Санька. – В этом была вся фишка. Через шесть месяцев он бочки вытаскивал, звал свою собаку… Да, собака у него специальная была, и давал ей понюхать кусочек пряничного теста. Если она съедала, дед тут же выпекал пряники и поставлял к столу самого Его Императорского Величества Николая Александровича. Царь его за это пожаловал в потомственное дворянство и присвоил графский титул. Ты понял? В по-том-ствен-ное!

– Так ты что, Санька, граф что ли?

– Выходит, что граф! Вообще, мой прадед до революции ездил в карете с гербом. А карета была запряжена тройкой серых коней в яблоках! На козлах сидел кучер! Его личный! Ну а после революции… Его того, чуть не убили – еле убежал. Так я к чему это говорю!? Если бы рецепт не потерялся, я бы сейчас сам мог стать миллионером! Но!… Но!… Если бы захотел!

– Смотри, Петька, с какими людьми мы водку пьём! А что ж ты раньше молчал!

– Раньше других дел было выше крыши. Да я и сам только недавно узнал. Об этом ведь не принято было говорить в советское время. Да и, как говорится, не титул красит человека, а человек титул! Вот я хоть и граф, но никогда этим не кичился, и женился на простой сельской девушке Екатерине Филипповне. Но! Но! Так считают! А на самом деле она лютеранка, зовут её Луиза Карловна, происходит из семьи обедневших прибалтийских баронов, и Филипп Тарасыч, купил её в голодное время у родителей за мешок орехов. Мы с ней оба благородных кровей! А вы что думаете! Отчего мой Аркадий кандидат наук? Молчите? То-то и оно: от осинки, как говорится, не родятся апельсинки!

Я посмеялся в душе над Санькой – врёт, конечно! Уж если и есть в нашем селе аристократ, то это, конечно, я. Я знаю себе цену и не сомневаюсь, что во мне течёт благородная кровь. Вся моя внешность об этом прямо-таки вопиет.

Голова у меня чёрная, шея и грудь белая, будто жабо, а туловище и ноги чёрные, словно я во фраке, и кончики передних лап белые-белые, как перчатки. Если б я сел в шёлковое кресло, сложил задние лапы одну на другую, да облокотился этак небрежно о резной стол, то хоть зови художника Боровиковского и пиши с меня вельможу 6 6 Право, я не знаю, какой портрет В.Л. Боровиковского имел в виду Пиф (прим. А.Телегина). .

Петька, улыбаясь на бутылку, как на родного ребёнка, аккуратно разлил водку в одноразовые стаканчики:

– Ну, за Президента!