Продолжать вечер ностальгии я не стал. Глеб тоже не стремился к расспросам, поэтому оперативно ретировался, вежливо отказавшись от чая, предложенного отцом. Он и так прекрасно знал, что за последние семь лет все менялось плавно, но по определенному сценарию: сначала я планировал одеваться так, как хочу, потом я хотел поступать так, как хочу, а в ответ получал «Да, ты молодец, ты должен принимать решения сам, и только! Но…» и после этого «но» следовали аргументы, не только не совпадающие с моей картиной мира, но и противоречащие здравому смыслу. А я слушал, слушал с открытым ртом, мне казалось, что я воспринимаю и впитываю информацию и всего лишь стараюсь делать так, как хочет моя любимая, ведь что может быть важнее, чем счастливая жена. Хотя, как оказалось в результате, и одевался я все равно не так как надо, и вел себя неподобающе, да и жена была не сильно счастлива. Но это выяснилось потом, сильно потом.
На второй вечер у родителей, после очередного семейного совета, который закончился разбитыми бокалами, криками и хлопнувшими дверями, в своей комнате я нашел детские фотографии. В основном остались те, которые мама делала перед самым выпуском из моей школы, как будто подозревая, что с каждым днем она утрачивает связь с единственным сыном и пытается запомнить его как можно лучше. Вот мне лет шестнадцать-семнадцать. У меня длинные волосы, я стою во дворе. На мне фланелевая рубашка и рваные джинсы. И лицо очень открытое, с улыбкой, а рядом – папа с неуверенной бородой, потому что его бабушка была против бороды, и с сигаретой, потому что дедушка, на которого он так хотел быть похож, много курил. Он не улыбается. Стоит у меня за спиной и хмуро смотрит в объектив. Один в один с тем, каким я сейчас вижу себя в зеркале. Только фланелевые рубашки я носить не перестал. Точнее опять начал. Недавно.
Все семь лет совместной жизни Полина пыталась сделать из меня взрослого мужика. Не мужчину, не молодого человека. Именно мужика. Черное пальто в пол, как на бандите из девяностых, гладковыбритые щеки, волосы уложены назад гелем. Ботинки-крокодилы с тупыми носами. Когда лето – дурацкий турецкий кожаный пиджак… Кстати, может быть это у всех так: в двадцать лет стараешься выглядеть как можно старше, а в тридцать радуешься, что тебе отказываются продавать сигареты и требуют предъявить паспорт?
И только один маленький секрет все эти годы помогал мне оставаться в состоянии зыбкого равновесия внутри собственной головы.
Бывают минуты, когда сопротивляться себе бесполезно. Вспоминаешь человека, который учился с тобой в одной школе на несколько лет младше, вбиваешь заветное имя в поисковую строку… и с фотографии на тебя смотрит какой-то дед, обрюзгший лысый мужик с тремя, а если повезло – с пятью детьми или взрослая женщина с усталой улыбкой. А потом смотришь в зеркало и думаешь: вот, ни одного седого волоса, морщин не так и много. Зато и детей нет. И жены. Так ведь и надо? А как должно-то быть? Есть где-нибудь правила зафиксированные, как поступать нужно? Или хотя бы – как себя чувствовать полагается.
***
Когда завершается очередной этап жизни, всегда хочется отдать все долги без остатка. Мне посчастливилось обнаружить дома у родителей томик Генрика Ибсена, который я в старших классах одалживал у своей учительницы литературы и принял решение начать с малого. Чтобы вернуть хотя бы этот долг, я без предупреждения поехал в школу ближе к концу учебного дня, чтобы точно ее встретить. В тот день я и обнаружил удивительное свойство мозга: появляешься в том месте, где был в детстве, и сразу ощущаешь себя моложе, младше, и даже по размеру как-то меньше. Как будто не тридцать тебе, а лет семнадцать. И как будто не на развод надо документы подавать, а к контрольной готовиться.
Школа.
Первой, кого я встречаю на втором этаже, оказывается старшеклассница. Когда я заканчивал школу, самое откровенное, что могли себе позволить девочки – это юбка до колена. А мне навстречу идет женщина в кожаном корсете, мини-юбке и с глазами, густо упакованными в тонну теней. Она улыбается. Наверное, приняла меня за предка кого-то из соседнего класса…
– Привет. Я тебя раньше здесь не видела. Ты в каком классе учишься?
Серьезно?
– Деточка, да я технически гожусь тебе в отцы!
Боже, как это льстит. Каблуки уносят свою изумленную хозяйку прочь от меня по коридору, а я испытываю то, что обычно в книгах называют «смятением». Но оно какое-то такое теплое, такое милое и сладкое, это смятение, что я не против забрать его с собой.
Читать дальше