Дмитрий Павлоцкий - Время лечит не спеша

– Справедливо. – Глеб грустно кивает. Он уже включает Linkin Park на своем телефоне.

– Выключи сейчас же. Точнее нет. Стоп. Поставь лучше Криса Корнелла.

Некоторое время мы молча слушаем грустный голос в записи. А потом я продолжаю:

– Вот как так сложилось, что человек всегда рассказывал обычные вещи через тяжелую музыку? При этом подача настолько проста, что и разъяснять-то нечего. Такое чувство, что у человека были тексты на абсолютно любой случай жизни и для абсолютно любой ситуации. Тридцать лет беспрерывного создания музыки, совершенно разной, непохожей ни на что и задающей темп росту все новых и новых поколений, становящейся стандартом и эти же стандарты ломающая. И цитировать можно вечно, каждую строчку. Потому что там – обо всем.

Глеб активно кивает и закуривает очередную сигарету. А я продолжаю:

– Каждый раз, когда в сети встречается фотография, имя, любое упоминание Корнелла, я вспоминаю один его ответ на вопрос в интервью начала двухтысячных. Недалекий журналист спросил: «Каким же образом вам удается быть релевантным со своим творчеством на протяжении стольких лет?!» А Крис улыбнулся и сказал: «Мне просто очень-очень грустно. Всегда». – я задумался и добавил. – Было грустно. И молчал. А почему? Может быть потому, что не знал как правильно: просить о помощи или терпеть дальше… А если и знал бы, все равно бы сделал иначе.

– Ну ты же помнишь: мы все учимся на своих ошибках, а потом повторяем их снова, – подмигивает Глеб.

– Это чтобы закрепить пройденное, – отзываюсь я.

Некоторое время мы молча пьем кофе.

– Но, если я когда-нибудь решился бы покончить с собой, это был бы прыжок с крыши. Пока падаешь, успеваешь передумать десять раз. А вот закричать, думаю, не успеваешь. А ещё говорят, что в такие моменты перед глазами проносится жизнь.

– Ага. – Глеб начинает улыбаться. – А потом бы на место приехали журналисты, репортёры, блоггеры всякие…

– Да, и об этом бы точно написали в «Известиях».

– Где написали бы?

– На «Фонтанке», на «Фонтанке» написали бы.

– Или примчал бы какой-нибудь ТВ-3 и снял бы сюжет о том, что какого-то долговязого мужика на севере Санкт-Петербурга пытались достать через окно инопланетяне, но их космической силы не хватило, чтобы затащить его на летающую тарелку, таким он был тяжеленным.

– А потом бы и НТВ подхватили. – я попытался изобразить гнусавый голос телерепортера. – В районе Юнтоловского заказника наркоман со стажем по имени Г. решил свести счёты с жизнью из-за невиданно крупной кредитной задолженности.

Глеб уже рыдал от смеха. Я закурил сигарету, чтобы перевести дух.

– Уфф. – вытер слезы Глеб. – Интересно, а ТВ3 ещё существует? Их создателям как живется? Хочется жить?

– Слава богу, я не понимаю, как может «не хотеться жить», тем более, если более-менее здоров и почти ничего не болит, – отвечаю я только на последний вопрос. – Грустно бывает. Тяжело бывает. Практически невыносимо бывает. Но пока мы живы, да еще и можем себе позволить рассказать об этом друг другу – это счастье. Настоящее, огромное счастье, которое досталось нам бесплатно. Да еще и взамен почти ничего не требуется отдавать. Я только недавно понял: даже когда все из рук вон плохо, даже когда нет сил подняться с кровати, сделай усилие: порадуйся тому, что ты дышишь. Все рестораны-машины-шмотки – это условности. Все заграницы-моря-поля – это блажь. Это же вообще несложно! Научиться видеть радость даже в снегопаде и гололеде! Ведь так настолько легче дышать. Даже в душном офисе!

– Тебе нужно мотивирующие самоучители писать, – Глеб, кажется, впечатлен моими монологами в последнее время.

– Ага. Только не про семейную жизнь.

Глеб улыбается и смотрит в окно. По всем признакам, он вот-вот выдаст судьбоносную фразу. Ну или ему она будет казаться судьбоносной:

– Если ты поймешь, на самом деле поймешь, а не просто подумаешь, что понял, насколько ты замечательный человек – тебе не надо будет за счет своих чувств давать самоутверждаться кому-то еще…

– Как же здорово, что ты сказал «если», а не «когда», – отвечаю я.

Губы у Лизы ярко накрашены красной помадой. Или даже бордовой. Темно-темно красной. Не представляю, как называется этот цвет в секретной женской палитре. Меня предупреждали, что такая помада обычно не к добру. Страшно подумать, какого цвета ее белье.

Она сидит на пассажирском сидении и смотрит в окно. Кажется, что она не моргает. И почти не дышит. Если бы был полдень, я бы подумал, что мы едем на свадьбу. Но на циферблате два часа утра и, по всей видимости, мы едем расставаться.