Александр Цыганов - Курдюг

А сам Северный раньше райцентром был. Военкомат и милиция на бугре, а на берегу, рядышком, и роно с райкомом. После всем известных перестроечных событий и стал Северный просто посёлком. Но населения, правда, и сейчас тысячи три наберётся, не меньше. Свой леспромхоз, сплавучасток и сельпо имеются. Хотя, как и везде, всё на ладан дышит. Даже два участковых приставлены. Только они что есть, что нет: то по своим делам разъезжают на казённом мотоцикле, а то, глядишь, лыка не вяжут. Начальство, конечно, отругает хорошенько, когда надо, а выгнать не решается – никто в такую глухомань не полезет, себе дороже.

Только здесь давным-давно ко всему привыкли – вдосталь нагляделись да натерпелись. А как ещё послушаешь, что курдюгские из зоны рассказывают, когда в аэропорт приезжают, то, правда, лишь и подумаешь: «Слава Богу, тут ещё рай, живи да радуйся…»

Николай прислушался, затем кивнул уверенно:

– Машина из Курдюга идёт, больше неоткуда, ага, ага…

Прижавшись к оконному стеклу, я чувствовал, как сильнее и горестнее забилось сердце: из-за леса, воя, выползала машина. Громоздкая и тёмная, она упрямо двигалась к аэропорту, качко заваливаясь на каждом шагу в колеи и колдобины… Куда господь бог несёт?..

Перед посадкой на самолёт я набрал номер телефона, куда мне в своё время посоветовали звонить, однако ни словечком не обмолвившись о тех трудностях, которые предстояло перенести. То ли забыли, то ли не нашли нужным обращать внимания на такие мелочи. И после шума и свиста послышались слабые гудки, следом далёкий, пододеяльный голос ответил откуда-то: «Курдюг на проводе!»

Назвавшись, я попросил сообщить дежурному, как меня учили, что скоро вылетаю, чтобы встретили.

«Сообщим!» – коротко заверили из таинственного Курдюга, и связь разом оборвалась, точно её и в помине не было.

И сейчас, подхватив сумку, – долог путь, да изъездлив! – я простился с Николаем, глядевшим на меня необычайно сострадательными глазами, и шагнул на улицу к машине. Дверка её, заляпанная грязью, задёргалась и задребезжала, потом со скрежетом открылась, и оттуда вылез, согнувшись, мужик в годах, широкоплечий и кривоногий. В бушлате и кирзовых сапогах.

– Поедем, что ли, – обронил он глухо. – И так запозднились – в двух местах по самые мосты сели. Дорога, будь она неладна. – Сам мрачный, да и смотрит не россыпью, а комом, но – спокойный. Таким как-то сразу верится, а вера животворит, это мы и сами знаем.

Машина шла тяжело, ухая в выбоины, которых было такое множество, что даже сам сопровождающий, Владлен Григорьев, только морщился устало… Кажется, тут свет клином сошёлся!

А по обеим сторонам дороги с бесконечной тягомотностью тянулся чёрный лес; проехали небольшое кладбище, и Владлен Григорьев вполголоса рассказал, между делом кивнув на краснорукого водителя, не имевшего ни бороды, ни усов, ни на голове волосов:

– Глухой, здесь такие и нужны… А на кладбище этом зэки горемычные лежат. Сгорели они, пятеро, разом – как и не жили. А дело такое: переезжали из одного оцепления в другое, вагоны ещё деревянные были. Дороги вёрст двадцать, не меньше. Да ещё гэсээм в придачу надо было отдельно перекинуть, а тут – зачем лишняя волокита! – подцепили к вагончику с людьми – и вперёд. На новое место. По пути кто-то покурил, а чинарик и бросил в сторону, по привычке. Что люди, то и мы… Скоро и занялось. А деревянное – разом пыхнуло! Охрана повыскакивала, оцеплением встала, автоматами щелкнули – к бою готовы! Весёлое горе – солдатская жизнь!.. А в вагоне уже вовсю полыхало, ни жить, ни быть. Мужики орут, окна с решётками высадили – и на волю гуртом рваться!

Начальником конвоя был прапор Бись, Михайло Маркович, он по гражданке ещё в медиках начинал, да на первых порах всё не в своё дело норовил лезти – помогал встречному да поперечному. А на добреньких воду возят, сразу и надорвался. Быстро смекнул, в чём дело, да в общий ранжир и встал. И здесь тоже: то ли растерялся, то ли совсем испугался – матерится: «Стрелять буду! Назад! По местам!» А куда назад? Назад уже некуда – только вперёд!.. Тогда Бись и орёт конвою: «Огонь!» Пальба открылась такая, что эти пятеро побоялись и нос из вагона высунуть, ведь решето сделают и глазом не моргнут. Правда, потом выяснилось, что стреляли поверху, да после драки кулаками не машут. Так они, бедные, руками обхватились друг с другом в обнимку, да и сгорели… Вот ведь как: свет велик, а деваться некуда…

Взгляни-ка на меня; горе идущему, горе и ведущему!..