1 ...7 8 9 11 12 13 ...27
– Ни в чем не изменил себе одуванчик,
А как изменился! 2 2 А. Круглов.
Художник двумя пальцами, как японскими палочками о-хаси, изъял у меня из рук рисунок. Выражение его лица изменилось, безмятежность уступила место крайней озабоченности или сосредоточенности. Я засомневался, не из того самого ли отделения все-таки мой собеседник.
– Вы туда, или Вы сюда? – обратился он ко мне, как к совершенно незнакомому человеку, загородившему ему дорогу вниз.
Что ж… Я разочарован. Я готов согласиться: на крышу – как-нибудь в другой раз. А Миха вот-вот вернется от глазника, или, как тут поправляют, от офтальмолога… Мы подходим к решетке, я пропускаю художника вперед. Он берется за замок, но тот защелкнут. Мы в ловушке.
– Ой, кто ж нас запер! Незадача. Незадача случилась на даче… Ай-ай-ай.
Я только глаза потупил, как поступал в школе, на уроках химии, когда химоза вызывала меня к доске. Цедваашпятьоаш.
В руке художника блеснул мобильный телефон. Надо же, еще кто-то пользуется старорежимной техникой, а не смартфоном. Неверно поняв мой заинтересованный взгляд, человек пояснил, что вызванивает он сына, который тут служит интерном. Пусть поднимется и выпустит, он парень рукастый.
– То есть Вы – не больной?
– Это как поглядеть, – серьезно ответил человек.
– Это я запер нас, – сорвалось у меня признание. – Случайно. Хотел смотреть на Москву с крыши.
– Да. Церковь и Замкадье… Понимаю… Все нам мало. Нам не найти зеленые цветы 3 3 Зеленые цветы – стихотворение Н. Рубцова.
…
– Какие цветы?
– А давайте, пока сын дойдет, поднимемся на крышу? Мой дом с крыши можно разглядеть, самую его верхушку.
Упоминание о собственном доме, который художник наблюдает с крыши, побудило меня к согласию. А что, если я увижу и свой дом? Хотя бы верхний этаж? Хотя бы крышу? Ведь юг Москвы выше севера. Возможно ли это физически? Я плохо успевал не только по химии…
И вот мы наверху. Пока художник пишет сообщение своему сыну, в муках поиска нужных букв подушечками крепких пальцев (телефон он поднес близко к лицу, как делают люди близорукие, и я засомневался, как это он с таким зрением умудряется разглядеть кошку на соседней крыше, не говоря уже о доме в центре Москвы), я занимаю позицию спиной к югу. Солнечный шар – над моим затылком, но не печет. Голове зябко. Безразличный, чужой ветер волосы колышет, что камыш на озерце. Он не назойлив, он не забирается в зрачки, которые впиваются в городскую мощь, ища в сосредоточенном войске зданий точку на самом севере. Вот, кажется, шпиль высотки на «Соколе», он едва различим. А от него – еще четыре километра до моего дома. Я вспоминаю голос навигатора, который не раз сообщал этот факт таксистам из ближнего зарубежья. Кочевникам, довозившим домой подгулявшего москвича…
– Скоро нас выпустят. Сын на обходе, у них форс-мажор. Борьба с вирусом. Нам все врут, Москва не готова, пол города вымрет. Больницы уже битком, врачи бегут, – донеслось из-за спины.
Я слушаю в пол уха. Я привык верить своим глазам, и логике. В нашей (она уже, оказывается, стала «нашей»…) больнице нет никакой паники, и врачи на местах, да и куда им бежать из Ноева Ковчега!
– Сын сказал? – спрашиваю я, чтобы поддержать разговор.
– Нет, «Эхо»…
Я не сразу понял, что речь – о радио. О том самом «Эхе Москвы». Мне пришел на ум Нагибин и коллекция «эх». Мальчик, бегущий за автобусом, стремительно отъезжающим из детства, и на губы отстающего напыляющий скрипучий песок и соленый вкус вины.
– Вирус вины, – себе под нос произнес я, сам толком не зная, что имею в виду.
– Не вирус виноват, власть такая, – превратно понял меня художник.
Слово «власть» заставило меня сосредоточиться, как заставила бы подобраться ледяная капля с крыши, упавшая точно за шиворот. До меня дошло, о каком «Эхе» сказал мой собеседник. Не то «Эхо», не мое.
– А тут все ровно, персонал при деле, нас вот лечит. Даже Вас пускают, пусть и карантин, – уточнил я.
– Вот и я про это. Всеобщий бардак, блат и вседозволенность – для тех, у кого связи. Вон для тех!
Мой новый знакомый указал туда, где, по всей видимости, расположен Кремль. Но Кремля-то как раз я и не вижу. Это удивило. «Сокол» виден, а Кремль – нет.
– Так это не «Сокол». Это гостиница «Ленинградская» у Трех Вокзалов, – поправил меня художник. Там, внизу, пивная, мы вчера собирались нашей мастерской, отметили открытие выставки.
– Передвижников?
Читать дальше